Полотняная сорочка, которую она, укрываясь одеялом, обычно поднимала до колен, не могла служить для него препятствием и сейчас собралась складками на талии. Он гладил внутреннюю сторону ее бедер. Его палец уже проник в нее достаточно глубоко, чтобы натянутые нервы запели струнами арфы. Ворот рубашки, застегнутый на все пуговицы, когда Офелия засыпала, сейчас был распахнут, давая ему полный доступ к ее грудям. Он лениво посасывал ее сосок, вбирая его в рот нежно, но настойчиво.
Офелия не сопротивлялась жаркой чувственности, которую он пробуждал в ней. Скорее, напротив, купалась в ощущениях, стараясь дышать равномерно и не слишком громко вздыхать от удовольствия. И не притворялась, что по-прежнему спит. Просто не хотела говорить с мужем, осыпать сердитыми вопросами, которые непременно должна была задать… или отвлекать от того, что он с ней делал.
И она наблюдала за ним. Видеть, как он безмерно наслаждается, забавляясь с ее грудью, уже было счастьем. И приятно кружило голову. Офелия нежно взъерошила ему волосы, но тут же замерла, поняв, что наделала. Она хотела вести себя как можно спокойнее, а вместо этого…
Он резко поднял голову. Их глаза встретились.
«Ни слова. Ни единого слова», – казалось, предупреждал его взгляд.
Он прав. Если она заговорит, с губ не сорвется ничего, кроме оскорблений. Если заговорит он, чувственный транс, в который она погрузилась, будет нарушен.
Рейф приподнялся на локте, продолжая смотреть на жену. Казалось, прошла целая вечность. Казалось также, что он спрашивает себя, стоит ли что-то сказать.
Больше Офелия не смогла молчать:
– Ты намеренно и всячески избегал моей постели. Почему вдруг здесь и сейчас?
– Эта постель моя, – мягко ответил он. – Как и лежащая в ней женщина. Нам нужно о многом поговорить, но сейчас не время.
И не успела она ответить, как он поцеловал ее. О Господи, что это был за поцелуй: страстный, сладостный, предназначенный для того, чтобы переубедить ее, если у нее еще остались сомнения. Если она вдруг не захочет отдаться ему.
Но сомнений у нее не было. Ни единого. Одного поцелуя было бы достаточно, чтобы поколебать Офелию. Но услышав, как он называет ее своей женщиной, она словно растаяла. И больше не понадобилось никаких убеждений. Она смело втянула его язык себе в рот, коснулась своим, чтобы полнее ощутить его вкус. Обняла мужа и прижала к себе, словно стараясь удержать его… навечно.
И тут вдруг поняла… его палец по-прежнему был в ней. Только проникал все глубже, то входя, то выходя из нее, меняя темп: мучительно медленно, потом несколько быстрых выпадов и снова замедление. Костяшки пальцев, а возможно, и подушечка большого пальца, терлись о маленький чувствительный бутон, скрытый в складках ее лона. Офелия охнула и выгнулась всем телом. Он продолжал ласкать ее снова и снова, и она извивалась на простынях, задыхаясь от наслаждения. А он продолжал целовать ее все жарче.
До сих пор в комнате было не слишком тепло, поскольку огонь в камине почти угас. Но теперь ей казалось, что здесь стоит тропическая жара. Ткань ночной сорочки раздражала кожу в тех немногих местах, где все еще касалась тела. Мало того, ее тело казалось чрезмерно чувствительным к легчайшему прикосновению.
Все дело в нем. В нем и ее реакции на него. Она так его хотела! И уже почти уверилась, что больше никогда не сможет держать его в объятиях. Испытать все радости их соития. Но теперь это происходило снова. Ее плоть стремилась к завершению, жаждала поскорее испытать более полное удовлетворение, хотя сама Офелия хотела отдалить этот момент, насладиться каждым мгновением. А эти два полностью противоположных желания, к сожалению, были несовместимы.
Рейф сбросил одеяла на пол – очевидно, ощущая тот же жар. Она провела ладонями по его широким плечам и спине: его кожа почти обжигала, а дыхание становилось затрудненным. Она и сама переставала дышать каждый раз, когда понимала, что приближается к разрядке. Но потом невыносимое наслаждение слабело, и она снова дышала свободно, в ожидании, когда ощущения опять начнут усиливаться. Каждый ее нерв вопил, моля о скорой разрядке. Будь у нее силы, она, возможно, толкнула бы Рейфа на спину и сделала с ним все, что хотела.
При этой мысли она едва не рассмеялась, что несколько облегчило напряжение… правда, этого оказалось недостаточно, чтобы заставить ее расслабиться. Но он, словно прочтя мысли Офелии, раздвинул ее бедра и вошел в лоно так глубоко, что она мгновенно полетела через край глубокой пропасти, на дне которой таилось блаженство.
– Господи, вот это и называется прийти домой, – шепнул он ей на ухо.
Наслаждение взорвалось в ней почти мгновенно. Она судорожно вцепилась в Рейфа. А когда туман экстаза немного рассеялся, нежные чувства к мужу вернулись так внезапно, что она едва не заплакала.
Да, она любит его. И ненавидит. Но завтра еще будет время подумать об этом. А сейчас муж осторожно снимал с нее рубашку, чтобы снова показать то, о чем упоминал когда-то: каково это – лежать с ним в постели, где он опьянит ее своими ласками и даст неземное наслаждение.
Какой же трусихой она оказалась!
Этой ночью Офелия больше не сомкнула глаз и, к несчастью, лежа в постели рядом с Рейфом, погрузилась в глубочайшие размышления. Пролила молчаливые слезы и наконец решила не портить такую чудесную ночь враждой и злобой, которые непременно снова появятся утром.
Поэтому еще до рассвета, пока муж крепко спал, она выбралась из комнаты, полностью одетая в дорогу, разбудила Сэди и велела отправляться на конюшню и приказать готовить экипаж.
Она оставила записку для Престона Лока с благодарностью за гостеприимство. В записке она просила также не рассказывать сыну об их разговоре, поскольку хочет первой сообщить ему о ребенке, если действительно окажется, что Сэди права. Но сама Офелия по-прежнему считала, что не беременна. Те несколько приступов тошноты, которые ей пришлось вынести, случались, когда она кипела гневом, а это вполне основательная причина для дурного самочувствия.
Пришлось объяснить Сэди, что они уезжают из-за появления Рейфа, иначе та начала бы жаловаться и ныть. Но уже выйдя из дома, Офелия вдруг остановилась и сказала:
– Я кое-что забыла. Подожди минутку. Вернувшись обратно, Офелия поднялась наверх.
Рейф, конечно, еще спал: голова лежит на ее подушке, одна рука обнимает одеяло, словно он даже во сне пытался прижать к себе жену.
Офелия нагнулась и поцеловала его в лоб, осторожно, чтобы не разбудить. Обида вновь шевельнулась в сердце и вылилась текущими по щекам слезами. Но она не оставит его без единого слова прощания.
Офелия наскоро набросала еще одну записку в тусклом свете умирающего огня и отдала ее дежурному лакею, прежде чем усесться в экипаж следом за Сэди.
Нужно что-то придумать, чтобы держать себя в руках!