– Я. Не можете ли вы отдать мне это письмо?
– Нет, но я могу сказать вам, кем оно подписано.
– Скажите.
– Графиней де Шарни.
– Графиней де Шарни, – повторил Жильбер, – но я с ней не знаком, я не причинил ей никакого зла.
И он устремил взор вдаль, как бы стараясь что-то припомнить.
– Тут есть и приписка без подписи, сделанная почерком, который мне хорошо знаком. Взгляните.
Жильбер наклонился и прочел фразу, написанную на полях:
«Выполните немедля просьбу графини де Шарни».
– Странно, – сказал Жильбер. – От королевы я еще мог ожидать чего-то подобного: в моей записке шла речь о Полиньяках. Но госпожа де Шарни…
– Вы с ней не знакомы?
– Очевидно, это подставное лицо. Впрочем, нет ничего удивительного, что я не знаком с версальскими знаменитостями: я пятнадцать лет провел вне Франции и возвращался сюда только дважды; со времени моего последнего приезда прошло четыре года. Скажите же мне, кто такая графиня де Шарни?
– Подруга, наперсница, приближенная королевы; добродетельная красавица, боготворимая своим мужем, графом де Шарни, – одним словом, совершенство.
– Ну так вот: я не знаком с этим совершенством.
– В таком случае, дорогой доктор, смиритесь с тем, что вы стали жертвой какой-то политической интриги. Вы, кажется, упоминали имя графа Калиостро?
– Да.
– Вы его знали?
– Он был мне другом; больше чем другом – учителем; больше чем учителем – спасителем.
– Ну вот! Значит, вашего ареста потребовали Австрия или Папский престол. Вы сочиняли брошюры?
– Увы, да.
– В том-то и дело. В подобных историях все нити ведут к королеве; интриганы тянутся к ней, как стрелка компаса к полюсу, как железо к магниту. Ваши враги решили отомстить вам, они следили за вами. Королева поручила госпоже де Шарни подписать письмо, дабы отвести подозрения от себя, – вот вам и разгадка.
Жильбер на мгновение задумался.
Он вспомнил о ларце, украденном из дома Бийо в Писле, – ларце, не представляющем интереса ни для королевы, ни для Австрии, ни для Папского престола. Воспоминание это вывело его на верный путь.
– Нет, – сказал Жильбер, – дело не в том. Впрочем, не важно; поговорим о другом.
– О чем же?
– О вас.
– Обо мне? Что же вы можете сказать мне обо мне?
– То, что вы знаете лучше кого бы то ни было: а именно, что не позднее чем через три дня вы вернетесь к исполнению ваших прежних обязанностей и сможете управлять Францией по вашему разумению.
– Вы полагаете? – спросил Неккер с улыбкой.
– И вы полагаете точно так же – недаром вы не, уехали в Брюссель.
– Допустим, – сказал Неккер. – И что же? Мне интересен ваш вывод.
– Вот он. Французы любили вас, теперь они будут вас обожать. Королеве было досадно, что вас любят, королю будет досадно, что вас обожают; они подскажут народу имена других кумиров, а вы не сможете это стерпеть, Тогда наступит ваш черед лишиться популярности. Народ, дорогой мой господин Неккер, – это голодный лев, который лижет только ту руку, что его кормит, кому бы она ни принадлежала.
– Что же произойдет дальше?
– Дальше? Вас забудут.
– Меня забудут?
– Увы, да.
– И что же заставит народ забыть меня?
– История, – Клянусь честью, вы говорите как завзятый пророк!
– К несчастью, в какой-то мере я и в самом деле пророк.
– Хорошо, так что же произойдет дальше?
– О, предвидеть то, что произойдет, не составляет труда, ибо события эти уже вызревают в Собрании. За дело возьмется партия, которая нынче дремлет, точнее, не дремлет, а скрывается. Руководит этой партией убеждение, а оружие ее – идея.
– Я понимаю. Вы говорите об орлеанистской партии.
– Нет. Об этой партии я сказал бы, что ею руководит человек, а оружие ее – популярность. Я говорю вам о партии, имя которой еще не было никем произнесено, – о республиканской партии.
– О республиканской партии? Ну, это уж слишком!
– Вы мне не верите?
– Это химера!
– Да, химера с огненной пастью, химера, которая поглотит нас всех.
– Ну что ж! Тогда я стану республиканцем; да я уже и сейчас республиканец.
– Республиканец на женевский лад.
– Мне кажется, однако, что республиканец есть республиканец, откуда бы он ни был родом.
– Вы заблуждаетесь, господин барон; наши французские республиканцы будут не похожи на всех прочих: им придется истребить сначала привилегии, затем знать, затем королевскую власть; вы выйдете в путь вместе с ними, но до цели они доберутся без вас, ибо вы убедитесь, что вам с ними не по пути. Нет, господин барон де Неккер, вы не республиканец.
– О, если дело обстоит так, как говорите вы, то, конечно, нет; я люблю короля.
– И я тоже, – сказал Жильбер, – и все нынче любят его не меньше нас с вами. Скажи я то, что говорю вам, людям менее возвышенного ума, меня бы осмеяли, ошикали, но, поверьте, господин Неккер, я говорю правду.
– Клянусь вам, я рад был бы поверить, будь в ваших словах хоть какое-то правдоподобие, но…
– Знаете ли вы, что такое тайные общества?
– Я много о них слышал.
– Верите вы в их существование?
– В существование – да, но в их всемогущество – нет.
– Принадлежите вы к одному из них?
– Нет.
– Входите ли вы по крайней мере в какую-нибудь масонскую ложу?
– Нет.
– Ну вот! А я, господин министр, могу ответить на все эти вопросы утвердительно.
– Вы – член тайного общества?
– Да, и не одного. Берегитесь, господин министр, это огромная сеть, опутавшая все троны. Это невидимый кинжал, угрожающий всем монархиям. Нас три миллиона соратников, рассеянных по разным странам, принадлежащих к разным сословиям. У нас есть друзья среди простонародья, среди буржуазии, среди знати, среди князей и даже среди монархов. Берегитесь, господин де Неккер: князь, вызвавший ваше неудовольствие, может оказаться членом тайного общества. Слуга, кланяющийся вам, может оказаться членом тайного общества. Ни ваша жизнь, ни ваше состояние, ни ваша честь не принадлежат вам безраздельно. Всем этим распоряжается невидимая сила, против которой вы не можете восстать, ибо не знаете ее, и которая может вас погубить, ибо она-то вас знает. Так вот: эти три миллиона, которые уже совершили революцию в Америке, эти три миллиона попытаются создать республику во Франции, а затем ввести республиканское правление во всей Европе.