– Это все парадоксы! У вас наверняка имелась другая причина!
Жильбер промолчал.
– Говорите, сударь, я этого хочу.
– Быть может, ваше величество, вы угадали верно.
– Выходит, вы полагали, что дело плохо, и выжидали? – спросил король с тревогой.
– Выжидал, чтобы дела пошли еще хуже. Да, ваше величество, вы угадали верно.
– Я люблю честность, – сказал король, тщетно старавшийся скрыть свое смущение, ибо от природы он был робок и легко краснел. – Итак, вы предсказывали королю падение и боялись очутиться под обломками.
– Нет, ваше величество, ибо в тот самый момент, когда стало ясно, что падение неизбежно, я не убоялся опасности.
– Вы приехали от Неккера и говорите точно как он. Опасность! Опасность! Разумеется, нынче приближаться ко мне опасно. А где, кстати, сам Неккер?
– Полагаю, что совсем рядом и ждет приказаний вашего величества.
– Тем лучше, мне без него не обойтись, – сказал король со вздохом. – В политике упрямство ни к чему. Думаешь, что поступаешь хорошо, а выходит, что поступаешь плохо, а если поступаешь в самом деле хорошо, все равно слепой случай все путает: планы-то были отличные, а толку никакого нет.
Король еще раз вздохнул; Жильбер пришел ему на помощь.
– Ваше величество, – сказал он, – вы рассуждаете превосходно, но нынче самое важное – заглянуть в будущее так, как этого до сих пор никто не делал.
Король поднял голову; обычно лицо его было бесстрастно, но тут он слегка нахмурил брови.
– Простите меня, ваше величество, – сказал Жильбер, – я врач. Когда я имею дело с тяжелой болезнью, я стараюсь быть немногословным.
– Вы, стало быть, придаете большое значение сегодняшнему бунту.
– Ваше величество, это не бунт, это революция.
– И вы хотите, чтобы я примирился с мятежниками, с убийцами? Ведь что ни говори, они взяли Бастилию силой – это мятеж; они зарезали господина де Лоне, господина де Лосма и господина де Флесселя – это все убийства.
– Я хотел бы, чтобы вы не путали одних с другими, ваше величество Те, кто взял Бастилию, – герои; те, кто убил господина де Флесселя, господина де Лосма и господина де Лоне, – преступники.
Король легонько покраснел, но румянец тут же сошел с его щек, губы побледнели, а на лбу заблестели капельки пота.
– Вы правы, сударь. Вы настоящий врач или, точнее, хирург, ибо режете по живому. Но вернемся к вам. Вас зовут доктор Жильбер, не так ли? Во всяком случае, сочинения ваши были подписаны этим именем.
– Ваше величество, для меня большая честь убедиться, что у вас такая хорошая память, хотя, по правде говоря, гордиться мне нечем.
– Отчего же?
– Оттого, что совсем недавно имя мое, по всей вероятности, было произнесено в присутствии вашего величества.
– Не понимаю.
– Шесть дней назад я был арестован и заключен в Бастилию. Меж тем, как я слышал, ни один важный арест не производится без вашего ведома.
– Вы – в Бастилию! – вскричал король, широко раскрыв глаза.
– Вот запись о моем водворении в крепость, ваше величество. Заключенный туда, как я уже имел честь доложить вашему величеству, шесть дней назад по приказу короля, я вышел оттуда сегодня в три часа пополудни по милости народа.
– Сегодня?
– Да, ваше величество. Разве вы не слышали пушек?
– Разумеется, слышал.
– Ну так вот: пушки отворили мне двери.
– Я охотно порадовался бы этому, – пробормотал король, – если бы пушки эти стреляли по одной лишь Бастилии. Но они ведь стреляли еще и по королевской власти.
– О, ваше величество, не превращайте тюрьму в воплощение принципа. Скажите, напротив того, что вы рады взятию Бастилии, ибо отныне станет невозможно творить именем короля беззакония вроде тех, жертвой которых стал я – Но, сударь, в конце концов ваш арест имел какие-то причины?
– Насколько мне известно, ваше величество, ни одной; меня схватили сразу после моего возвращения во Францию и тут же заключили в тюрьму – вот и все.
– Правду сказал, сударь, – мягко укорил Жильбера Людовик XVI, – немного эгоистично с вашей стороны говорить со мной о ваших невзгодах, меж тем как я нуждаюсь в разговоре о моих.
– Дело в том, ваше величество, что мне необходимо услышать от вас одно-единственное слово.
– Какое?
– Причастны вы к моему аресту или?..
– Я не знал о вашем возвращении во Францию – Я счастлив это слышать, ваше величество; в таком случае я могу заявить во всеуслышание, что зло, творимое вашим именем, чаще всего творится без вашего ведома, а тем, кто в этом усомнится, привести в пример себя.
– Доктор, – улыбнулся король, – вы проливаете бальзам на мои раны.
– О, ваше величество! Бальзама у меня сколько угодно. Больше того, если вы захотите, я залечу вашу рану, ручаюсь вам в этом.
– Если я захочу! Какие могут быть сомнения?
– Но нужно, чтобы вы были тверды в своем желании.
– Я буду тверд.
– Прежде чем связывать себя словом, ваше величество, прочтите слова, стоящие на полях записи о моем заключении в Бастилию.
– Какие слова? – спросил король с тревогой.
– Вот какие.
Жильбер подал королю страницу тюремной книги записей.
Король прочел: «По требованию королевы…» Он нахмурился.
– Королевы! – сказал он. – Неужели вы попали в немилость к королеве?
– Ваше величество, я уверен, что ее величество знает меня еще меньше вашего.
– Но все-таки чем-то вы, должно быть, провинились; просто так в Бастилию не отправляют.
– Выходит, что отправляют, раз я оказался там.
– Но вас послал ко мне господин Неккер, и он же подписал указ о заключении вас под стражу?
– Совершенно верно.
– В таком случае подумайте как следует. Поройтесь в вашем прошлом Быть может, вы вспомните какое-либо обстоятельство, выпавшее из вашей памяти.
– Порыться в прошлом? Да, ваше величество, я сделаю это, и сделаю вслух, не тревожьтесь, я не отниму у вас много времени С шестнадцати лет я работал без устали Я был учеником Жан-Жака, соратником Бальзамо, другом Лафайета и Вашингтона и с тех пор, как покинул Францию, не совершал не только преступлений, но даже ошибок Сделавшись достаточно сведущ в науках, чтобы лечить больных и раненых, я всегда старался помнить, что отвечаю перед Богом за каждую свою мысль, за каждый свой поступок Поскольку Господь позволил мне спасать людские жизни, я проливал кровь, лишь беря в руку скальпель хирурга, леча же людей, всегда находил для них слова утешения, а нередко и протягивал руку помощи. Так прошло пятнадцать лет Богу было угодно, чтобы большинство моих пациентов выздоровели; все они лобызали мне руки в знак благодарности О тех же, кто умер, скажу одно – их осудил на смерть сам Господь. Нет, ваше величество, оглядывая мою жизнь за те пятнадцать лет, что я провел вне Франции, я ни в чем не могу себя упрекнуть.