– Боже мой! Вы меня не на шутку пугаете. Какие же намерения были у двух Юдифей?
– Юдифи до нас далеко, – сказала королева, – во всяком случае, по части шума. Хотя вообще сравнение чудесное. Кампан несла мешок, где лежала эта кольчуга, а я – длинный немецкий охотничий нож моего отца, верный клинок, убивший столько кабанов.
– Юдифь! Все-таки Юдифь! – воскликнул король со смехом.
– У Юдифи не было тяжелого пистолета, который я взяла у вас и приказала Веберу зарядить.
– Пистолет!
– Конечно! Надо было видеть, как ночью, дрожа от страха, пугаясь всякого шороха, прячась от посторонних взглядов, мы мчались по пустынным коридорам, как две голодные мыши; Кампан заперла три двери, завесила последнюю; мы надели кольчугу на манекен, на который надевают мои платья, прислонили его к стене, и я твердой рукой, клянусь вам, нанесла по кольчуге удар ножом; лезвие согнулось, нож выскочил у меня из рук и к нашему ужасу воткнулся в паркет.
– Дьявольщина! – бросил король.
– Подождите.
– Кольчуга осталась цела? – спросил Людовик XVI.
– Подождите, говорю вам. Кампан подняла нож и сказала: «Вы недостаточно сильны, сударыня, рука у вас, быть может, дрогнула, я крепче вас, вот увидите», Она схватила нож и нанесла по манекену, прислоненному к стене, такой ужасный удар, что мой бедный немецкий клинок обломился. Смотрите, вот два куска, ваше величество; из оставшейся части я хочу заказать для вас кинжал.
– Это невероятно! – сказал король. – А что же кольчуга?
– Царапина наверху и еще одна – пониже.
– Любопытно взглянуть.
– Вы увидите.
И королева принялась раздевать короля с чудесным проворством, чтобы он мог поскорее восхититься ее изобретательностью.
– Вот здесь слегка повреждено, мне кажется, – сказал король, указывая пальцем на маленькую вмятину длиной с дюйм.
– Это след пистолетной пули, ваше величество,.
– Как, вы стреляли из пистолета, вы сами?
– Вот сплющенная пуля, она еще черная. Ну как, теперь вы верите, что ваша жизнь в безопасности?
– Вы настоящий ангел-хранитель, – сказал король и начал медленно снимать кольчугу, чтобы получше рассмотреть царапину от ножа и след пули.
– Представьте себе, как я боялась, ваше величество, – сказала Мария-Антуанетта, – когда мне надо было стрелять из пистолета по латам. Дело даже не в ужасном шуме, которого я так боялась; но когда я стреляла в доспех, предназначенный, чтобы вас охранять, мне казалось, будто я стреляю в вас; я боялась увидеть зияющую дыру, и тогда мои труды, мои заботы, мои надежды пошли бы прахом.
– Дорогая жена, – сказал Людовик XVI, – сколько предусмотрительности!
И он положил кольчугу на стол.
– Так что же вы? Что вы делаете? – спросила королева.
Она взяла кольчугу и снова подала королю. Но он с улыбкой, полной благодарности и достоинства, сказал:
– Нет. Благодарю вас.
– Вы отказываетесь? – вскричала королева.
– Отказываюсь.
– Одумайтесь, ваше величество.
– Ваше величество! – взмолилась г-жа Кампан.
– Но это спасение; это жизнь!
– Возможно, – согласился король.
– Вы отвергаете помощь, которую посылает вам сам Господь!
– Довольно! – отрезал король.
– О! Вы отказываетесь! Отказываетесь!
– Да, отказываюсь.
– Но они убьют вас!
– Дорогая моя, когда в XVIII веке дворяне идут в поход, под пули, они надевают суконный кафтан, камзол и рубашку; когда они отправляются отстаивать свою честь в поединке на шпагах, они оставляют только рубашку. Я первый дворянин королевства, я не буду делать ни больше, ни меньше, чем мои друзья. Более того, там, где они надевают сукно, я один вправе носить шелк. Благодарю, дорогая жена, благодарю, моя славная королева, благодарю.
– Ах! – воскликнула королева в отчаянии и восхищении, – почему его не слышит армия?
Что до короля, он спокойно оделся, казалось, даже не понимая, какой героический поступок он совершил.
– Может ли погибнуть монархия, – прошептала королева, – которая сохраняет гордость в такие мгновенья!
Когда король вышел от королевы, его сразу окружили офицеры и слуги, назначенные отправиться вместе с ним в Париж.
Это были г-на де Бово, де Вильруа, де Нель и д'Эстен.
Жильбер стоял среди толпы провожающих, ожидая, чтобы Людовик XVI хотя бы мельком заметил его.
По лицам придворных было видно, что они никак не могут поверить в твердость намерений короля.
– После обеда мы едем, господа, – сказал король. Заметив Жильбера, он обратился к нему:
– Ах, вот и вы, доктор, очень хорошо. Вы знаете, что я беру вас с собой?
– Я в вашем распоряжении, ваше величество. Король прошел к себе в кабинет и два часа работал. Затем он вместе со всеми домочадцами прослушал мессу, а около девяти сел за стол.
Завтрак проходил как обычно, правда, Мария-Антуанетта, которую после мессы видели с опухшими, покрасневшими глазами, пожелала участвовать в королевской трапезе, чтобы побыть с мужем подольше, однако не, съела ни кусочка.
Она привела с собой детей; взволнованные материнскими наставленьями, дети переводили тревожный взгляд с отца на офицеров свиты и телохранителей. Время от времени по слову матери дети вытирали слезы, дрожавшие у них на ресницах, и зрелище это пробуждало жалость одних, ярость других и скорбь всех присутствующих.
Король мужественно продолжал завтракать. Он несколько раз обращался к Жильберу, не глядя на него; он почти все время беседовал с королевой, и в голосе его неизменно звучала большая нежность. Наконец он отдал распоряжения офицерам.
Он заканчивал трапезу, когда ему доложили, что в конце большой аллеи, которая ведет к Оружейной площади, показалась плотная толпа людей, идущих пешком из Парижа.
В то же мгновение офицеры и телохранители бросились вон из залы; король поднял голову, взглянул на Жильбера, но видя, что тот улыбается, спокойно продолжал есть.
Королева побледнела, наклонилась к г-ну де Бово и попросила его пойти узнать, в чем дело.
Господин де Бово поспешил спуститься во двор.
Королева подошла к окну.
Пять минут спустя г-н де Бово вернулся.
– Ваше величество, – сказал он входя, – это солдаты Национальной гвардии, по столице вчера разнесся слух, что ваше величество намеревается ехать в Париж, и вот десять тысяч человек вышли вам навстречу; а поскольку вы припозднились, они успели дойти до Версаля.