Карл промолчал, открыл пачку и чуть поморщился, в ней уже не осталось ни одной сигареты.
– Можете курить мои, – опер указал взглядом на пачку, лежавшую на столе.
– Не хочется, – сквозь зубы процедил законный, хоть и был уверен, что опер разводить его таким образом не рискнет.
– Ах да, извините.
Молодой опер вовремя вспомнил о зэковском правиле предлагать только из рук. Мало ли кто прикасался к сигаретам до этого, а вдруг – петух. Может, сигареты поэтому на столе и лежат? Ни один блатной, да и просто уважающий себя мужик не рискнет законтачиться.
Теперь Карл не отказался, задымил.
– …вы подтверждаете? Отпираться какой вам смысл? – опер занес ручку над протоколом.
Карл устало сузил глаза. Доказывать ментам, что машину у него угнали, что не он сидел за рулем, было бесполезно, да и не нужно. Он сам должен был ответить на вызов.
«Старается опер вытянуть из меня пару слов так, будто поверит, если я ему правду скажу».
– Все равно подписывать ничего не стану. Пиши что хочешь.
Сказал и больше слова не проронил, уже жалея, что взял сигарету. Но вскоре ситуация изменилась, Карлом занялся пожилой многоопытный опер. Его интересовала не столько авария, сколько то, почему Карл очутился поблизости от того места, где был убит бизнесмен Анатолий Железовский и еще два человека, чьи личности еще только устанавливались.
– …глупо это, молчать, гражданин Разумовский, – вещал следователь. Убитого вы знали лично, и знали неплохо. Встречались с ним. Вы же «крышу» ему обеспечивали…
– Крышу стройфирмы обеспечивают, а я не строитель. Шифер от металлочерепицы не отличаю.
– Но вы не отрицаете, что знали убитого?
Карл отошел от прежней тактики, осторожно вбрасывал малозначащие фразы:
– То, что Железовского сегодня убили, только сейчас от вас услышал. А самого Анатолия Ивановича, да, знал… Москва большая, со многими знаком… Может, и оказались мы с ним на соседних улицах, но даже не встретились…
Отрицать знакомство с бизнесменом смысла не имело, оба проходили по ментовским базам данных, да и зону вместе топтали.
«Ничего нового они от меня не узнают, а я внимательно послушаю, что оперок скажет».
И уже скоро не опер вел Карла, а вор по крупице узнавал, что известно ментам. Про похищение Светланы опер и словом не обмолвился, все пытался узнать, что нес Железовский.
«Значит, толком не знают о выкупе, – решил Карл, – и „филки“ мимо ментов прошли – если бы они их прихватили, не спрашивал бы, а напоследок приберег, чтобы меня к стенке припереть. Пальчики мои на кейсе остались, не отвертеться».
Наконец Карл почувствовал, что больше ничего из опера не вытянет. То ли тот сам раскусил законного и перестал вестись – сбавил обороты, то ли все козыри на стол уже выложил.
– Вы мне про убийство Железовского распрягаете, – устало произнес Карл, – а из ваших кто-нибудь догадался внучке его сообщить?
– Сообщим, – пообещал опер.
По этому неопределенному слову – «сообщим» – и по лицу опера Карл понял, что ищут сейчас менты Светку по всем подружкам и дедовым знакомым-партнерам, а найти не могут.
– Вы поскорее думайте, что на меня навесить: киоск или Железовского. Готовьте обвинение, – Карл глянул на дверь кабинета, – а я поспать хочу.
Опытный опер не стал больше давить на Карла, наперед зная, что бесполезно. Для порядка предложил подписать протокол, но законный только усмехнулся в ответ.
Карла препроводили в камеру – небольшую, но довольно чистую. Посреди нее был сколочен помост из потемневших досок, отполированных до блеска боками неспокойных задержанных граждан. У стены, свернувшись калачиком, лежал мужчина в мятом костюме, из-под руки, прикрывавшей голову, виднелась проплешина. Задержанный дождался, пока закроется железная дверь, сел, разглядывая Карла.
Законный сбросил ботинки, расстелил плащ и прилег.
– Эй, слышите? – позвал Карла сосед. – Вас за что закрыли?
– Если спал, то спи.
– Я сразу вижу, вы в авторитете, – зашептал плешивый, на четвереньках подползая к Карлу и разглядывая его руку.
– Раз видишь, то помолчи.
– Меня сегодня к вечеру выпустят, – шептал мужчина, – больше менты держать меня права не имеют. Обломились они, нет у них против меня ничего. Если надо, на волю могу передать… записку там или на словах.
– Подползи ближе, нашепчу.
Карл, даже не поднявшись, не посмотрев на соседа, ударил его в мягкий живот и вновь скрестил на груди руки. Плешивый мужчина сидел с вытаращенными от боли глазами и ловил воздух ртом.
– Зашейся в угол и замолкни, – тихо произнес Карл, – кролик подсадной, сука ментовская. – Он повернулся на бок, зная точно, что подсаженный ментами кролик спорить с ним уже не решится.
Казалось, законный спокойно заснул, но внешнее спокойствие давалось Карлу с трудом. Пока он парился в КПЗ, все меньше шансов оставалось отыскать пропавший кейс.
«Тут опер прав. Если не искать по горячим следам, то можно и не найти. И кто же меня так подставил?»
За полчаса у Карла набралось вопросов куда больше, чем ответов на них.
Загремела дверь, законный даже не пошевелился.
– Иванченко, на выход. Вещи прихвати.
Кролик сорвался с места, словно за ним гналась стая голодных псов, он еле дождался, когда камеру закроют. Предстоял малоприятный разговор с опером, но это было освобождение! После получаса, проведенного на хате с молчаливым Карлом, даже ночной допрос казался кролику верхом блаженства.
«Менты прессуют, но хоть знаешь, что жив останешься».
Психологию человека, оказавшегося в неволе, Карл уже давно постиг на собственном опыте, ошибок не повторял и опрометчивых шагов не делал.
«Никогда не помогай следователю, – это Карл усвоил еще до первой ходки, – ведь единственная его задача упечь тебя за решетку. Только бы посадить, больше его ничто не интересует. Не ты должен оправдываться, а он должен доказать, что ты нарушил закон. Никогда не отвечай на его вопросы категоричным „да“ или „нет“. Скажи „не помню“, „может быть“ или вообще промолчи. Понадобится „вспомнить“ – потом вспомнишь, что тебе выгодно. В УПК – Уголовно-процессуальном кодексе статья за дачу заведомо ложных показаний предусмотрена, а за плохую память или забывчивость – нет…»
Эти и другие зэковские премудрости, которым Карл не раз учил Николая Бунина, приходили ему в голову сами собой. Выполнял он их уже на автомате, не задумываясь, но никак не мог сейчас последовать одной из основополагающих премудростей: «не надейся на скорое освобождение». Окажись он сейчас на воле, уже полстолицы поставил бы на ноги, чтобы «выщемить» того, кто приказал валить Железовского и осмелился замахнуться на общаковые деньги.