– Вы всерьез думаете, Дмитрий Сергеевич, что я знаю, кто из нас погибнет следующим? – удивился я. – Представьте себе, не знаю. Надеюсь, это буду не я. И не она, – кивнул я на Анюту. – Да и вас видеть мертвым не хочется. Равно как Степана и Николая Федоровича.
– Вы лучше про геморрой поговорите, – крякнул коротышка. – На нем, кстати, и остановились…
Выяснив, что тяжелых увечий в ходе избиения (кто кого избивал, вопрос повис) избежать удалось, мы стали собираться. Отнесли Шаховского в ближайшую рытвину, завалили буреломом, чтобы падальщики поломали голову. Постояли минутку, помолчали – думаю, Шаховский не стал бы возражать против такого прощания. Средства связи у мертвецов мы не нашли, но был изрядный запас стрелкового оружия (а вот ухаживать за оружием они так и не научились), ножей, тесаков, а двое молодых еще и несли за плечами залатанные вещмешки. Анюта отказалась взять автомат, отшатнулась от предложенного пистолета, сказала, что будет кладовщиком (цейхвартером, пошутил Корович), и высыпала на землю содержимое вещмешков. Недоуменно повертела истлевшую до полной зелени карманную Библию, опасливо отложила в сторону – как будто из нее мог выпрыгнуть чертик, рылась в скрученных портянках, снаряженных магазинах, залатанных кофтах, коробочках с непонятными амулетами и порошками. «А что в их понятии есть еда?» – задавалась Анюта резонным вопросом, а мы недоуменно переглядывались: эту тощую зануду было проще убить, чем прокормить. Высыпала из холщового мешочка какие-то зерна, стала возмущаться, что это не еда, а корм для цыплят! Во втором мешке трофеи оказались серьезнее: окостеневшие мучные лепешки (хорошо хоть без плесени), вяленое мясо той же степени твердости, завернутое в сомнительной свежести тряпицу, и что особо поразительно – настоящая автомобильная аптечка производства 2000 года. Упаковку еще не сорвали – берегли, наверное, для торжественного случая. Мы затолкали всё обратно в мешок, взвалили его на Степана, который тоже оказался ярым пацифистом, и стали выдвигаться ориентировочно на юго-запад…
Бог хранил нас в последующие часы. И кто бы сунулся в здравом уме на группу людей, увешанных таким количеством железа? Мы шли по ущельям, делая разумные по продолжительности остановки, взбирались на скалы, когда натыкались на заваленные проходы. Снова спускались в седловины. Исключить, что противник движется параллельными тропами, было бы роскошью в нашем положении – мы держали ухо востро и шли в хорошем темпе. И все же расслабились – когда спустя несколько часов скалы сгладились, потянулась всхолмленная местность, заросшая хвойными лесами, и мы вышли на берег живописного озера, заросшего камышом. Отсюда хорошо просматривался Змеиный хребет, напоминающий на фоне безоблачного неба график нестабильных акций. Справа продолжались его отроги. Метрах в ста на юг начинался покатый холм, завершающийся обрывом. В обрыве просматривалась вдавлина от оползня, там можно было пройти. Туда и пойдем после привала, решили мы и стали сбрасывать с себя надоевшую амуницию.
Как-то странно вели себя в последнее время Степан с Мальковым. Отставали, вели приглушенные доверительные беседы, хмуро косились на остальных. Кажется, я понимал, в чем дело.
– Просим нас понять, господа, – сдержанно начал Мальков. Помялся, посмотрел на важно надувшегося единомышленника и закончил: – Но мы со Степаном дальше не пойдем.
Корович поморщился, махнул рукой, побрел полоскать свои раны в озере.
– Мы же не станем ссориться? – предположил Мальков. – И драться не будем из-за пустяка. Все, кто мог нас заставить, уже мертвы. А у вас своих проблем по горло. Отсидимся в этом красивом местечке, а со временем, может быть, пойдем обратно на север – прорвемся из этой горем убитой страны…
– Приказать мы вам не можем, это факт, – откликнулся я. – Но то, что ты сказал, Дмитрий Сергеевич, чушь собачья. Отсиживаться в этом славном местечке вы будете, пока вас не убьют, а прорываться снова через болота – хуже утопии. Имеется альтернативное предложение. Вы идете с нами, и я беру вас оптом под свою опеку. Местным властителям я нужен, иначе не устраивали бы за мной по Сибири такие скачки. А, стало быть, имею право продиктовать парочку условий. Возражать властители не будут – что им до ваших жалких персон? Будем кататься, как сыр в масле.
– Не пойдет, Михаил. – Степан пожевал губами. – Хуже утопии – это то, что ты предлагаешь. Вольный ветер мы, понимаешь? Пусть не рабство… но все равно ведь подневольная жизнь, так? В общем, извини. Расстанемся с миром. Помрем, зато на свободе. Да и не помрем мы тут – найдем себе пещерку, обживемся, патрончиков нам отсыплете для охоты… Пещерная жизнь – это круто! Точно говорю, Малек?
– Да нам один хрен, где бомжевать, – заулыбался Мальков. – Доживем свой век счастливыми людьми на свежем воздухе. Пару деньков потихушничаем, пока утрясется весь этот кипеж… А ты, сударыня, тоже подумай, – подмигнул Мальков Анюте. – Защитит ли тебя твой герой – то бабка надвое сказала. Оставайся – честное слово, не тронем тебя. Если сама, конечно, не попросишь.
Степан плотоядно осклабился. Я насторожился – Анюта как-то странно вытянула шею и явно задумалась. Оценивающе посмотрела на тех двоих, потом на меня, еще раз подумала и покачала головой. В качестве решающего аргумента показала свои ногти, покрытые жирной коркой грязи.
– А еще мне ванна нужна, – протянула жалобно. – Причем горячая и с солью. Луговой, конечно, не подарок к Восьмому марта, но пока я его терплю.
Засмеялись все, и даже моющийся в озере Корович.
Мы уходили, не оглядываясь, сердце тоскливо сжалось. Что оно чувствовало? Мы поднимались на холм, обходя глиняные валуны, оставшиеся после осыпи. Я обернулся, прежде чем войти в ельник. Мальков помахал мне автоматом (бывший бомж уверял, что умеет стрелять и в стройбате даже раз или два бегал на стрельбище). Коротышка Степан изобразил что-то вроде «они не пройдут» – после чего оба повернулись и потопали к озеру. Вдоль камышей имелось подобие тропы, по которой можно было обойти водоем и затеряться на восточной стороне. Как знать, думал я, может, эти двое и правы. Возможно, и нам следовало поступить именно так же. Впереди туманное будущее. Чем оно отличается от туманного настоящего?
– У мужиков есть надежда, – угрюмо проворчал Корович, – вернуться в Россию. А у нас, Михаил Андреевич, надежды нет. По модулю. Вернемся – загудим, как миленькие, лет на двадцать.
Мы повернулись и зашагали к лесу. И встали, как влитые, когда за спиной разгорелась стрельба…
Не зря волновалось сердце. Анюта по привычке бросилась на землю, заткнула уши. Стреляли не по нам. Я даже догадывался, по кому. Побежал обратно, рухнул в высокую траву на обрыве, снял автомат с предохранителя. Корович уже пыхтел рядом, тяжело дышала в правое ухо Анюта. Окрестности озера расположились как на ладони. Стреляли из мглистых скал на севере. Метались фигурки наших товарищей по несчастью, возжелавших свободы. Недолгой же была их вольная жизнь на свежем воздухе! Мальков – глупец! – поднялся в полный рост и с воплем опустошил магазин по невидимым мишеням. Кому он там навредил? После этого зачем-то тщетно нажимал на курок, передергивал затвор, вместо того чтобы вынуть магазин и вставить новый. Бросил автомат, побежал к озеру. За ним вприпрыжку помчался Степан – этот хоть зигзагами…