– Вся королевская конница, вся королевская рать, – процитировал он известное стихотворение и добавил: – И весь королевский спецназ.
Неожиданно раздался звонок мобильного телефона. Великанов вздрогнул. Похоже, он рано размяк.
– Слушаю, – четко по-военному произнес он в трубку.
– У нас чрезвычайная ситуация, – послышался голос адмирала. – Осмелюсь просить вас прибыть в штаб.
– Сейчас буду, – кивнул Великанов.
– Машина уже послана. – Адмирал помолчал и совершенно другим голосом, доверительно произнес: – Настало время показать, на что мы годны, Игорь…
Отряд командира третьего ранга Хана возвращался с победой. Изможденные, едва передвигающие ноги бойцы, среди которых были и раненые, гордо приосанились, оказавшись на территории затерянной в джунглях деревеньки, ставшей на время базой главного командования «Справедливого пути Суньямы». Они с презрением взирали на остальных вояк, на тыловых ничтожеств, на плохо обученных крестьян, втягивающих голову в плечи при отдаленных выстрелах и взрывах. Они возвращались, убив врага. Пускай потеряли своих людей, но жизнь стоит мало в этих краях. Лучшие бойцы лучшего командира, за которого они готовы сложить головы.
К тому же они пришли с трофеями. Пусть добычи хватит ненадолго и она растворится, как сахар в кипятке, – будет обменяна или продана ушлым жукам, которые не знают, что такое настоящая война, раздарена женщинам за минуты любви, – но это не важно. Победа и трофеи – что может быть слаще для слуха истинного воина! Убитые «железноголовые» – что может быть лучшим подарком для тех, кто идет по истинно справедливому пути…
Сам командир Хан с трудом представлял, что ему ждать от командования. То ли награды за хорошо сделанную работу – разгромленную пехотную колонну, то ли наказания за то, что надолго увяз в горах и не выходил на связь. Реакция генерала была труднопредсказуемой. Поэтому командир Хан с некоторым волнением переступил порог просторного дома, некогда принадлежавшего местному священнику-баптисту, долгие годы занимавшемуся в окрестностях миссионерской деятельностью и теперь выгнанному взашей на улицу.
Генерал принял его в почти пустой комнате, аскетично обставленной простой и функциональной мебелью – лидер движения всегда подчеркивал, что он чужд роскоши.
Толстый, седой, достаточно гладкий для своих шестидесяти лет, с узкими как щелочки, заплывшими жиром глазами, генерал Вэй пялился в ноутбук, пытаясь осмыслить какую-то информацию. Потом забарабанил пальцами по клавиатуре. И предавался этому занятию минут пять, будто и не замечая Хана. Наконец поднял взор. Резко отодвинул ноутбук. Поднялся. И отрывисто приказал:
– Докладывай, командир Хан. И не забудь объяснить, почему отсутствовал так долго, что в мыслях мы успели похоронить и тебя, и твоих людей.
Хан четко доложил о проведенной акции. В коротком докладе уместились и количество уничтоженных врагов, и тактика действий, и собственные потери. И, главное, причины, заставившие его преследовать армейцев и не давшие ему выйти на связь.
– После потери рации я сделал единственно возможное: дословно выполнил ваш приказ, генерал. Никто не ушел живым от возмездия!
Генерал Вэй внимательно осмотрел подчиненного, обошел его, будто примеряясь, куда приспособить такой видный экземпляр. Потом удовлетворенно произнес:
– Ты кое-чему научился, влившись в наши ряды, бывший пехотный капитан Хан. Главное долг и приказ. И пусть сгорит вся земля, но останется наша доблесть!
В итоге результаты рейда были оценены генералом высоко. А за разгром монастыря Хан даже удостоился отдельной похвалы.
– Пусть все знают. «Путь справедливости» справедлив, – в конце аудиенции с пафосом объявил генерал, похлопывая вытянувшегося по стойке «смирно» Хана по плечу. – Мы караем врагов. И не жалеем ничего для друзей.
– Жизнь за свободную Суньяму! – как положено по правилам, отчеканил Хан, ударив себя ладонью в грудь…
Хан в очередной раз доказал, что на него можно положиться и что он лучший в своем деле. Всему отряду был дан отдых. И бойцы были предоставлены на время самим себе.
Активных боевых действий не шло. По всем фронтам наблюдалось напряженное затишье. После разгрома пехотной колонны армейцы отбомбились по известным им лагерям «Справедливого пути», оказавшимися на поверку обычными деревнями, где какое-то время назад действительно квартировали сепаратисты. Также было проведено несколько не слишком активных силовых акций. А потом все успокоилось.
Но Хан знал, что долго эта идиллия не продлится. Краем уха он слышал, что генерал готовит что-то грандиозное. Но что именно – тайна за семью печатями. А с вопросами лезть опасно: контрразведка у «Справедливого пути» не спит. За некоторые вопросы сразу отрежут язык, а потом и все остальные выступающие части тела…
Некоторое время Хан считал, что эта история закончилась удачно. Но, как вскоре оказалось, радовался рано.
Через две недели генералу донесли, что Хан нашел в разгромленном монастыре какую-то сильно затейливую побрякушку, притом из чистого золота. И удачно припрятал ее.
Поздно вечером в стоявшую на окраине лагеря хижину к бравому командиру завалились телохранители генерала. И на миг застыли в изумлении.
Тускло светила питаемая от общего генератора лампочка. Хан стоял на коленях на дощатом полу. У его ног валялась пустая бутылка из-под виски. Перед ним лежал квадратный золотой предмет. Офицер завороженно глядел на переплетение древних знаков и схем.
Телохранители генерала не привыкли миндальничать. Преодолев секундное замешательство, они грубым рывком подняли офицера на ноги. Встряхнули, привели в чувство, окатив водой из стоявшего в углу пластмассового ведра, и вместе с трофеем доставили к генералу.
– Великолепная мандала, – лидер «Справедливого пути» внимательно осмотрел принесенный предмет, от которого веяло седой древностью. Осторожно погладил пальцами удивительный узор – тот был совершенен и вместе с тем вызывал тревогу, был чем-то неприятен. И ощутил, что его притягивают волшебные переплетения линий и завитков, ему хочется снова и снова глядеть на выдавленные в золоте старинные письмена, значение которых вряд ли кто сегодня поймет.
Резко отодвинув мандалу, генерал уперся суровым взором в своего подчиненного:
– Ты мародер, Хан. Ты взял то, что принадлежит богам, и скрыл это от меня.
Хан уже окончательно пришел в себя. Пары виски выветрились из его головы. Его била нервная дрожь. Он знал, как скор на расправу генерал и в какие жестокие формы выливается его гнев.
– Я ошибся, господин, – сдавленно произнес Хан. – Я прошу прощения.
– Ты хороший офицер, Хан, – генерал не удержался и снова провел пальцами по золотому узору. – И тебе за это многое прощается… Иди. И живи впредь честно. Как следует жить моему соратнику, бойцу «Справедливого пути».