Он достал рукой ладонь жены и крепко сжал ее в своей. Рита уткнулась головой ему в плечо, как бы благодаря за этот жест.
– Ты не будешь против, если я тебя о чем-то спрошу? – начал издалека Лаврентьев.
– Конечно, нет, милый, – голос Риты не выражал обеспокоенности.
– Я никогда тебя не спрашивал о произошедшей аварии. Мне казалось, что не нужно тебя тревожить. Ты и так перенесла немало. Нужно продолжать жить и не думать о случившемся. Напоминания порой очень тяжело отражаются на психике.
– Кому, как не тебе, об этом знать, – мурлыкнула в ответ Рита.
Лаврентьев даже не сразу понял, иронизирует она или говорит серьезно.
– Я знаю, Рита. И все же...
– И все же ты сейчас хочешь меня о чем-то спросить.
– Да, хочу.
– Не бойся. На моей психике это уже не отразится. Времени прошло достаточно, чтобы я успокоилась.
– Ты права. Наверное, достаточно. Ты хорошо помнишь ту ночь?
– Ту ночь, когда я разбилась на машине?
– Именно.
– Очень хорошо помню. Иногда мне даже снится это кувыркание, словно наваждение.
– Да? – неприятно удивился психоаналитик. – Ты мне не говорила об этом.
– А зачем? Еще начал бы проводить со мной свои сеансы терапии, – Рита хихикнула. – Нет, нет. Я решила, что сама справлюсь.
– Я бы просто помог тебе...
– Ты и так мне помог. Тем, что рядом со мной. Так что ты хочешь узнать?
Лаврентьев задумался, как бы подбирая слова, а затем промолвил:
– В ту ночь ты ведь не одна ехала, не правда ли?
– Ты имеешь в виду машину, которая двигалась мне навстречу?
– Нет. Не это. Я про Бабушкина, своего старого шофера. Он должен был быть с тобой, разве нет?
Лаврентьев ждал ответа.
– И что же? – неопределенно спросила Рита; она словно хотела сначала узнать, какой же ответ ждет от нее муж, и в зависимости от этого вести линию дальнейшей беседы.
– Так он был или нет? – настойчиво переспросил Лаврентьев; он не собирался открывать раньше времени свои карты.
Рита замялась. И Лаврентьев не понял почему. Вопрос был довольно простой. Следовало сказать только «да» или «нет». Всего-то. Однако этот ответ отчего-то давался Рите с большим трудом.
– Ну, был, – в голосе Риты чувствовалась неуверенность.
– Без «ну», – настаивал Лаврентьев.
– Был, – вздохнула жена.
– Значит, вы ехали вместе, правильно?
– Правильно.
– Я пригласил Бабушкина, чтобы он управлял машиной в дождливую погоду. Он профессионал. А тебе было тяжело. Хоть ты и восемь лет уже за рулем, все равно водишь не совсем уверенно, – Лаврентьев говорил, в отличие от жены, довольно твердо. – Именно поэтому я попросил Бабушкина тебя сопровождать. Для твоей безопасности.
– Я не понимаю, – Рита, кажется, взяла себя в руки.
– А чего тут непонятного? В машине тебя обнаружили одну. И ты была за рулем. Ты вела машину в дождь. Разве нет?
– Ну, вела.
– А как же мой шофер?
– Он спал на заднем сиденье, – прищурила один глаз Рита.
– Спал? На заднем сиденье? Но он должен был вести машину.
– Я решила, что сама справлюсь. Он вел машину туда, а на обратном пути я сама села за руль. Мне нужно было разрядиться после Фомина, а езда как раз этому способствует. Тем более что дождик еще только-только начинался. Я думала, что успею добраться до города, пока он перерастет в ливень.
Лаврентьев, насупившись, все еще смотрел в потолок. Словно на нем были начертаны вопросы, которые он сейчас оттуда считывал.
– Ладно. Пусть так. Что было дальше?
– А что дальше? Из-за поворота вынырнула встречная машина и ослепила меня фарами, я не справилась с управлением, обо что-то ударилась – наверное, об эту встречную машину, и... Дальше не особенно помню. Покатилась вместе с машиной по склону. И все.
– И все, – с грустью повторил Лаврентьев. – А как же Бабушкин?
– А что Бабушкин?
– Он так и остался спать на заднем сиденье?
– Он должен был находиться там. А что?
– А то, что его обугленные останки нашли в той машине, которая ехала тебе навстречу, – ровно произнес Лаврентьев и теперь с нетерпением ждал ответа жены. Какое она найдет этому объяснение?
Но Рита довольно быстро нашла ответ. Тот, против которого ничего не скажешь.
– Ты уверен в этом, милый?
– Мне сказали так в автоинспекции.
– Они что-то напутали.
– Они уверяют, что совершенно в этом убеждены.
– В таком случае, не знаю. Мне кажется, что это просто бред. Такого не может быть. А как ты себе это представляешь?
– Я не знаю. Именно поэтому и пытаюсь выяснить у тебя.
– Я была на грани смерти, милый. Неужели ты думаешь, что я собираюсь от тебя что-то скрыть? Я не понимаю, как такое могло произойти. Я рассказала все, как было, поверь мне.
Отчего-то верить Лаврентьеву не очень хотелось. Смолячков не стал бы врать. Зачем это ему? Но если Бабушкин был в машине с Ритой, то как он мог сгореть в другой?
Лаврентьев хотел было спросить об испорченных тормозах, но в последнюю секунду решил этого не делать. Скорее всего он получит от Риты прежний ответ – «не знаю». Нет, если что-то и выяснять, то нужно самому. И не у жены.
– Послушай, милый, – тут же встрепенулась Рита. – Наверное, ты был прав и нам не стоило заводить разговор о той аварии. Давай забудем все.
– Забудем, – мрачно согласился Лаврентьев. – Конечно, забудем. Но ведь Бабушкин погиб. А ты ни разу даже не вспомнила о том, кто с тобой ехал в ту ночь в машине.
– Но ты тоже ни разу о нем не спросил, – Рита не собиралась перекладывать на свои плечи всю вину. – Я считала, все в порядке.
В порядке... Лаврентьев больше не стал говорить. Да, он не вспомнил о Бабушкине. О нем никто не говорил. Была жена, лежащая при смерти, и больше никого. Мог ли он вспоминать о Бабушкине тогда? Да и чего о нем было вспоминать, раз в машине жены не нашли, кроме нее самой, больше никого? Может, Бабушкин в последнюю минуту и не поехал по каким-либо причинам. Чего о нем было вспоминать, раз никто не зафиксировал его смерть? Вот когда Смолячков сообщил, что труп Бабушкина все же нашли, вот тогда он и задумался. Хотя ему было наплевать на этого Бабушкина. И если бы не куча загадок, на смерть своего бывшего шофера он просто махнул бы рукой. Но Бабушкин внес новые загадки. А это уже совсем другое.
Лаврентьев поднялся с кровати и посмотрел на Риту. Беседу можно считать законченной. Она о чем-то умалчивала, он это чувствовал. И чувствовал, что ничего от нее не добьется. А в машине ждал Фомин. И уже долго ждал. Следовало переключить внимание на него.