– Молчать! – сказал Альбер сквозь зубы. – Нет, не вы лично вызвали этот скандал, но именно вы коварно подстроили это несчастье.
– Я?
– Да, вы! Откуда пошла огласка?
– Но, мне кажется, в газете это было сказано: из Янины, откуда же еще!
– А кто писал в Янину?
– В Янину?
– Да. Кто писал и запрашивал сведения о моем отце?
– Мне кажется, что никому не запрещено писать в Янину.
– Во всяком случае, писало только одно лицо.
– Только одно?
– Да, и этим лицом были вы.
– Разумеется, я писал: мне кажется, что если выдаешь замуж свою дочь за молодого человека, то позволительно собирать сведения о семье этого молодого человека; это не только право, но обязанность.
– Вы писали, сударь, – сказал Альбер, – отлично зная, какой получите ответ.
– Клянусь вам, – воскликнул Данглар с чувством искренней убежденности, исходившим, быть может, не столько даже от наполнявшего его страха, сколько от жалости, которую он в глубине души чувствовал к несчастному юноше, – мне никогда и в голову бы не пришло писать в Янину. Разве я имел представление о несчастье, постигшем Али-пашу?
– Значит, кто-нибудь посоветовал вам написать?
– Разумеется.
– Вам посоветовали?
– Да.
– Кто?.. Говорите… Сознайтесь…
– Извольте; я говорил о прошлом вашего отца, я сказал, что источник его богатства никому не известен. Лицо, с которым я беседовал, спросило, где ваш отец приобрел свое состояние. Я ответил: в Греции. Тогда оно мне сказало: напишите в Янину.
– А кто вам дал этот совет?
– Граф Монте-Кристо, ваш друг.
– Граф Монте-Кристо посоветовал вам написать в Янину?
– Да, и я написал. Хотите посмотреть мою переписку? Я вам ее покажу.
Альбер и Бошан переглянулись.
– Сударь, – сказал Бошан, до сих пор молчавший, – вы обвиняете графа, зная, что его сейчас нет в Париже и он не может оправдаться.
– Я никого не обвиняю, сударь, – ответил Данглар, – я просто рассказываю, как было дело, и готов повторить в присутствии графа Монте-Кристо все, что я сказал.
– И граф знает, какой вы получили ответ?
– Я ему показал ответ.
– Знал ли он, что моего отца звали Фернан и что его фамилия Мондего?
– Да, я ему давно об этом сказал; словом, я сделал только то, что всякий сделал бы на моем месте, и даже, может быть, гораздо меньше. Когда на следующий день после получения этого ответа ваш отец, по совету графа Монте-Кристо, приехал ко мне и официально просил для вас руки моей дочери, как это принято делать, когда хотят решить вопрос окончательно, я отказал ему, отказал наотрез, это правда, но без всяких объяснений, без скандала. В самом деле, к чему мне была огласка? Какое мне дело до чести или бесчестия господина де Морсера? Это ведь не влияет ни на повышение, ни на понижение курса.
Альбер почувствовал, что краска заливает ему лицо. Сомнений не было, Данглар защищался как низкий, но уверенный в себе человек, говорящий если и не всю правду, то, во всяком случае, долю правды, не по велению совести, конечно, но из страха. Притом, что нужно было Альберу? Не большая или меньшая степень вины Данглара или Монте-Кристо, а человек, который ответил бы за обиду, человек, который принял бы вызов, а было совершенно очевидно, что Данглар вызова не примет.
И все то, что успело забыться или прошло незамеченным, ясно вставало перед его глазами и воскресало в его памяти. Монте-Кристо знал все, раз он купил дочь Али-паши; а зная все, он посоветовал Данглару написать в Янину. Узнав ответ, он согласился познакомить Альбера с Гайде; как только они очутились в ее обществе, он навел разговор на смерть Али и не мешал Гайде рассказывать (причем, вероятно, в тех нескольких словах, которые он сказал ей по-гречески, он велел ей скрыть от Альбера, что дело идет о его отце); кроме того, разве он не просил Альбера не произносить при Гайде имени своего отца? Наконец, он увез Альбера в Нормандию именно на то время, когда должен был разразиться скандал. Сомнений не было, все это было сделано сознательно, и Монте-Кристо был, несомненно, в заговоре с врагами его отца.
Альбер отвел Бошана в сторону и поделился с ним всеми этими соображениями.
– Вы правы, – сказал тот. – Данглара во всем случившемся касается только грубая, материальная сторона этого дела; объяснений вы должны требовать от графа Монте-Кристо.
Альбер обернулся.
– Сударь, – сказал он Данглару, – вы должны понять, что я еще не прощаюсь с вами; но мне необходимо знать, насколько ваши обвинения справедливы, и, чтобы удостовериться в этом, я сейчас же еду к графу Монте-Кристо.
И, поклонившись банкиру, он вышел вместе с Бошаном, не удостоив Кавальканти даже взглядом.
Данглар проводил их до двери и на пороге еще раз заверил Альбера, что у него нет никакого личного повода питать ненависть к графу де Морсеру.
Выйдя от банкира, Бошан остановился.
– Я вам сказал, Альбер, – произнес он, – что вам следует потребовать объяснений у графа Монте-Кристо.
– Да, и мы едем к нему.
– Одну минуту; раньше, чем ехать к графу, подумайте.
– О чем мне еще думать?
– О серьезности этого шага.
– Но разве он более серьезен, чем мой визит к Данглару?
– Да, Данглар человек деловой, а деловые люди, как вам известно, знают цену своим капиталам и потому дерутся неохотно. Граф Монте-Кристо, напротив, джентльмен, по крайней мере по виду; но не опасаетесь ли вы, что под внешностью джентльмена скрывается убийца?
– Я опасаюсь только одного: что он откажется драться.
– Будьте спокойны, – сказал Бошан, – этот будет драться. Я даже боюсь, что он будет драться слишком хорошо, берегитесь!
– Друг, – сказал Альбер с ясной улыбкой, – этого мне и нужно; и самое большое счастье для меня – быть убитым за отца; это всех нас спасет.
– Это убьет вашу матушку!
– Бедная мама, – сказал Альбер, проводя рукой по глазам, – да, я знаю; но пусть уж лучше она умрет от горя, чем от стыда.
– Так ваше решение твердо, Альбер?
– Да.
– Тогда едем! Но уверены ли вы, что мы его застанем?
– Он должен был выехать вслед за мной и, наверное, уже в Париже.
Они сели в кабриолет и поехали на Елисейские поля.
Бошан хотел войти один, но Альбер заметил ему, что, так как эта дуэль несколько необычна, то он может позволить себе нарушить этикет.