Калинин что было сил тряхнул за плечо своего командира:
— Японцы идут!
Слово «японцы» вывело Селезнева из ступора. Он все понял и медленно двинулся на звук, туда, где спустя считанные секунды должна была открыться дверь. А через какое-то мгновенье за ним последовал и Стае Кожевников — мичману удалось и его привести в себя.
— Не кидаться сразу, как откроют, — прошептал Калинин, становясь плечом к плечу с Селезневым. — Нужно дать им дверь пошире распахнуть. Они нас сразу не разглядят — ведь идут-то со света в темноту.
Селезнев ничего не ответил — губы и язык у него онемели и не слушались, но про себя согласился с мичманом. В камере повисло напряженное молчание — русские были готовы кинуться в бой.
Раздался скрип, и в темноте возникла вертикальная светлая полоска, тут же расширившаяся до размеров нормального дверного проема.
«Ну, давайте, гады!» — яростно подумал Селезнев, перенося вес тела на левую ногу. Выделившийся адреналин помог ему почти полностью справиться с переохлаждением.
Но японцы не были дураками. Предусмотреть то, что доведенные до отчаяния пленники уже не побоятся автоматов, было совсем несложно. Прошла секунда, другая, и ничего не происходило. В дверь никто не входил.
«Суки!» — с бессильной ненавистью подумал Селезнев и хриплым, отчаянным голосом взревел:
— Вперед, Морфлот! — и первым рванулся наружу.
Японцев за дверью было восемь человек. Четверо из них стояли полукругом, с автоматами на изготовку, а еще четверо, безоружные, — попарно с каждой стороны от двери. Когда пограничник с заиндевевшими волосами и отчаянными глазами выскочил за дверь, один из безоружных поставил ему прозаическую подножку.
Селезнев полетел со всего размаху, впечатался в стальной пол грудью, да так, что несколько секунд не мог вдохнуть. На спине у него тут же оказался один из японцев. Он умело завел руки пограничника за спину.
Селезнев рванулся, и ему почти удалось сбросить азиата — все же он был намного сильнее. Но сказалось заточение в холодной камере, в момент, когда надо было разворачиваться и брать врага за глотку, онемевшая рука подвела его и разогнулась. А уже через секунду на пограничника навалился второй японец. Вместе они прижали Селезнева крепко — так, что и не рыпнешься.
Практически то же самое случилось с Кожевниковым, который выскочил из камеры сразу после Селезнева. А вот мичман Калинин сопротивлялся чуть дольше. Когда он вырвался из холодильника, оба ближайших к двери японца были уже заняты, а другие два не успели вовремя подскочить поближе и сбить с ног. Калинин бросился к автоматчикам. Он ни на что не надеялся, просто хотел умереть в бою, а не как баран на бойне. Но автоматчикам был дан приказ не оставлять на пленниках никаких следов насилия. Тот, на которого несся русский, скользнул в сторону, даже не пытаясь контратаковать. За него это сделали другие — ближайший из японцев, подскочив к Калинину сзади, ударил его ногой под коленку. Даже не столько ударил, сколько просто надавил. Мичман рухнул на пол, но сумел обернуть это падение себе на пользу.
Он перекатился и оказался в полушаге от еще одного автоматчика. И прежде чем не ожидавший этого японец успел что-нибудь предпринять, что было сил шарахнул его кулаком в грудь. Но это был его последний подвиг — мгновеньем позже тот, на кого он бросился первым, четко ударил его ребром ладони по шее прямо над ключицей. Перед глазами Калинина потемнело, и он потерял сознание.
Убедившись, что все трое русских моряков больше не способны оказывать сопротивление, Като, первый помощник Яманиси, бывший тут главным, вытащил из кармана три одноразовых пластиковых шприца с защитными колпачками на иголках. Като по очереди наклонился над каждым из русских и сделал им по уколу. В шприцах был яд рыбы фугу, и теперь можно было не беспокоиться о том, что, когда корабль вернется на Медный, пограничники могут попасть к своим и все им рассказать. А зафиксировать насильственную смерть после применения этого яда было невозможно.
Но один неприятный сюрприз первого помощника все же еще ждал.
— Като-сан! — окликнул его один из подчиненных.
Като обернулся. Окликнувший его стоял над тем, кого последний из русских успел ударить. По выражению лица автоматчика было ясно, что дело плохо.
— Что с ним? — Като шагнул вперед и тут же замер — автоматчик сделал характерный жест, провел ребром ладони по горлу. Пояснений не требовалось.
Осмотрев пострадавшего лично, Като убедился в том, что тот и в самом деле мертв. Изо рта и носа убитого сочилась кровь, а на груди прощупывалась вмятина. Похоже, русский сумел одним ударом проломить ему грудную клетку.
«Зачем мы враждуем с этими людьми? — промелькнула в голове Като крамольная мысль, когда он поднимался с колен. — Неужели не хватит того, что было в сорок пятом?»
Но внешне он не проявил и тени сомнения.
— В море, — сказал он, кивнув на труп. — А русских в каюту.
Через несколько минут Савада Яманиси, выслушав доклад своего помощника, уже вызывал по рации погранзаставу острова Медный.
— Приветствую вас! — сказал он, услышав голос русского радиста. — Говорит Савада Яманиси, борт японского научно-исследовательского судна. Только что нами были подобраны трое русских пограничников на спасательном плотике. Все трое в бессознательном состоянии.
— Что?! — изумленно отозвался русский.
Яманиси начал повторять.
— Нет, я понял, — радист явно пытался собраться с мыслями. — Что с ними случилось?!
— Не знаю, — ответил японец. — Но состояние очень тяжелое. Мы оказали им первую помощь своими силами, но не знаю, сумеем ли довезти до острова.
— Послушайте, Яманиси… Или как вас там… Постарайтесь помочь им. На причале вас встретят наши врачи, только постарайтесь довезти ребят живыми.
Сделайте все, что нужно, если надо, мы заплатим…
— Мы сделаем все, что можем. Но мы не всесильны…
— Сколько вам осталось до берега?
— Меньше часа.
— Постарайтесь довезти!
Доза яда была рассчитана очень точно. До берега японцы довезли живыми всех троих. Но до больницы из них доехали уже только двое — Стае Кожевников умер по пути, хотя ехать было всего ничего. Калинина и Селезнева в госпитале сразу же положили под капельницы, Кравцов сделал все, что смог, но когда он отвечал на вопросы из погранчасти, оптимизма в его голосе не было. Прямо он этого не сказал, но было ясно, что жить обоим спасенным осталось мало.
Однако японцев никто ни в чем плохом не заподозрил. На море ведь всякое случается, тем более когда море неспокойно. Напротив, Саваде Яманиси была выражена официальная благодарность за спасение жизней российских военных моряков. Принял эти благодарности японец с совершенно непроницаемым лицом, как умеют только азиаты. А потом немедленно попросил пограничников оказать ему помощь в починке пришедшего в негодность робота-батискафа. Разумеется, в помощи ему не отказали — капитан Кафтанов откомандировал к японцам четырех своих техников и разрешил им взять с собой любые инструменты и оборудование.