Тут Сергей был несколько ошарашен, потому что один из гринписовской команды, худощавый мужчина средних лет с простецкой физиономией, вдруг ответил ему на чистом русском:
– Здорово, землячок! Ну, что ты так на меня уставился? Да, я тоже в их компании. Временно. Помогаю, понимаешь ли. А сам я – горняк из Баренцбурга.
Тут же разноголосо, мешая норвежский, английский и ломаный русский, загалдели и другие пассажиры гринписовского суденышка. Надо заметить, общий тон их высказываний поначалу не был особо приветливым.
Сергей внутренне усмехнулся: такой прохладный прием не стал для него неожиданностью, он неплохо знал «зеленых».
Опять же, все просто объясняется! Дело в том, что большинство борцов за экологию из «Гринписа» – это молодые интеллектуалы. А молодым интеллектуалам, независимо от национальной принадлежности, как правило, свойственны левацкие убеждения. Как сказал в прошлом веке какой-то умный политик, «если в молодости человек не был бунтарем, значит, у него нет сердца!» Правда, конец этой цитаты обычно забывают: «Но если с возрастом он не сделался консерватором, то у него нет мозгов!»
Все верно. Набираясь жизненного опыта, юные мечтатели о переустройстве мира на новый, справедливый лад начинают понимать, что буржуазные ценности, против которых они столь пламенно выступали на студенческих тусовках, – это совсем неплохая вещь. А переустройство мира ничем хорошим до сей поры ни разу не заканчивалось.
Но гринписовцы со шпицбергенской базы были именно молоды! Поэтому то, что Россия за последнее десятилетие «все больше скатывается в капиталистическое болото», у них восторга не вызывало. Кстати, любопытно, что хаять «болото» лучше всего, в нем и сидя. Например, в уютной, сытой и очень благополучной Норвегии. А вот хлебнули бы молодые норвежцы всех прелестей «развитого социализма», ох призадумались бы! Коммунизм – в теории – это прекрасно, да только коммунисты почему-то почти поголовно сволочи – вот в чем беда!
И если раньше, на заре своего движения, «зеленые» несли по кочкам все больше Соединенные Штаты с их союзниками, то теперь и России влетало по первое число. Понятно, когда к кому без особой симпатии относишься, ему всяко лыко в строку идет.
Поэтому поначалу Полундре пришлось много чего интересного выслушать о поведении своих соотечественников на земле и в водах архипелага. Мол, и рыбу тут безбожно ловят, и животный мир губят, русские атомные лодки сливают за борт радиоактивную воду и так далее и тому подобное. Или вот шахта в Баренцбурге! Администрация скупится, жалеет деньги на природоохранные мероприятия. Не позволяет «зеленым» провести независимую экологическую экспертизу. А им, меж тем, из собственных источников известно, что Природоохранный кодекс на шахте нарушается безбожно и походя.
Но Павлов на подначки и шпильки не поддавался, а вел себя так дружелюбно и свободно, что начальный ледок стал помаленьку таять, пока не растаял совсем. Даже мрачная физиономия молчавшего как рыба Тинякова не помешала. Полундра, когда хотел, умел становиться человеком редкостного обаяния.
Помог в налаживании контакта и Стеценко, который слушал, слушал, как азартно наседают на Сергея его новые друзья с экологической базы, да и не выдержал.
– Ну, чего вы докопались до человека? – Маркшейдер возмущенно ткнул в плечо Олафа Хендриксона. – Чего наезжаете, как груженый самосвал? Он, что ли, за все в ответе?! Не президент, чай, не министр или другой какой крупный начальник. Гидрограф, такой же ученый работяга, как вы. Он же к нам по-доброму, вон, даже водки две бутылки в подарок прихватил. Хорошая, кстати, водочка, ты уж, Олаф, мне поверь!
«Отлично, – подумал Полундра, ни на секунду не переставая болтать что-то забавное, заговаривая гринписовцам зубы, – похоже, что этот Олаф – единственный из них, кто понимает по-русски. И то с пятого на десятое. Значит, надо улучить момент, когда он отвлечется, и кратенько потолковать с соотечественником. Потому что впрямую я спросить могу только у него. А спрашивать пора: мы уже двадцать минут о разных разностях болтаем, а я к цели не приблизился ни на миллиметр. По-прежнему не знаю наверняка: из-за нашего спутника сюда этих симпатичных ребят занесло или нет?»
Минут через пять искомый момент Сергею представился: замерзший Хендриксон не устоял от искушения согреться глотком подаренной водки и нырнул в каюту катерка за стаканами и чтобы приготовить закуску.
Полундра резко обернулся к Стеценко.
– Слушай, друг, – сказал он, переходя на язык родных осин и глядя прямо в глаза маркшейдера, – ответь, только честно – что вы здесь делаете? Пойми, это очень важно для страны. Для нашей Родины. Ты же русский, в конце концов!
Андрей Павлович был умным человеком, неплохо знающим жизнь. Еще когда катер с Полундрой и Тиняковым только отвалил от «Арктура», он уже догадался, что к чему. Связал появление здесь русского гидрографического судна и непонятное небесное явление, свидетелем которого случайно стал. Вот, значит, как… Тем более что стройный сероглазый мужчина, обратившийся к нему сейчас, обладал такой характерной выправкой, что какой там «ученый-гидрограф»! Да и второй, который молчит… Вон глаза-то какие, хоть сейчас в боевик про шпионов! Получается, что никакое это не НЛО, а правы норвежцы: запустили наши неудачно какую-то космическую штуковину, а она на грех и булькнись здесь. А они ее, надо понимать, ищут. И он своим, конечно же, поможет.
Догадываясь, что «ученый-гидрограф» не хочет, чтобы смысл их разговора стал понятен «зеленым», Стеценко изложил факты кратко и ясно. Только факты – что видел своими глазами – безо всяких домыслов.
– Я понял, – кивнул Павлов. – Теперь самое главное. Можешь хотя бы приблизительно назвать координаты места падения?
– И вовсе не приблизительно, – с гордостью ответил Андрей Павлович, а перед его внутренним взором послушно развернулась сетка сферических координат. – Запоминай…
Еще через несколько минут Полундра, дружески попрощавшись с гринписовцами, которые тоже заметно потеплели к русским визитерам, направил свой катер к «Арктуру». Тиняков молча сидел на кормовой банке, прикрыв глаза и что-то сосредоточенно обдумывая.
За то недолгое время, которое они провели в обществе экологов, погода значительно улучшилась. Злобный норд-ост упал, пенные гребешки исчезли со спин волн, невысоко над горизонтом проглянуло неяркое незаходящее заполярное солнце. Подсвеченные им, облака загорелись переливающимся малиновым огнем. Здесь, у Западного Шпицбергена, такие быстрые перемены погоды в августе – дело обычное.
Мезенцев встретил их у трапа. Лицо его выражало любопытство.
– Как ваша миссия? Успешно? Вам удалось что-то выяснить?
– Да, – коротко ответил Сергей. – Теперь у нас есть реальная основа для поисков. Я знаю координаты падения спутника с точностью до мили. Это уже кое-что.
– Где гарантия, – подал голос до сей поры молчавший подполковник Тиняков, – что этот тип не наврал нам? Что он, наконец, попросту не ошибся?
– Нет такой гарантии, – согласился Полундра, – хотя я ему отчего-то сразу поверил. Но не в этом дело! Почему бы нам элементарно не проверить его сведения? Теперь круг поиска значительно сузился, если не будем ворон считать, то американцы нам помешать не успеют! Кстати, меряться с ними силой глупо. А вот ловкостью – отчего же? Это выйдет что-то вроде короткого укола в фехтовании. Мы подходим в нужную точку, я ныряю на «Нерпе», быстро обнаруживаю спутник, мы его поднимаем… А когда он окажется на палубе «Арктура», юридически – на суверенной территории Российской Федерации, тут уж нас голыми руками не возьмешь!