– Валюша, – грустно улыбнулся Полундра, – это ты что-то путаешь. Оппозиция там или не оппозиция, но эти люди – политики. Я скорее поверю во встречу с марсианином – вдруг они все-таки существуют? – чем с честным политическим деятелем. Вот последних в природе точно не наблюдается! Ты, Валя, не беспокойся. Не должен бы первый вариант сорваться. Сорокин не может мне не доверять, в противном случае мне не в стортинг обращаться надо, а срочно стреляться. Надеюсь, не понадобится.

– Как знаешь, – с тенью обиды в голосе сказала Валентина. – Жди моего возвращения.

Снова щелкнул дверной замок, и Полундра остался один в доме Валентины Берестецкой. Потянулись часы ожидания.

31

На экологической станции заседание международной комиссии пошло в режиме «нон-стоп», хоть все уже вымотались до последнего предела и голоса до хрипа сорвали. Журналистов заметно поубавилось: что интересного в том, как одна сторона твердит свое, а другая – прямо противоположное, и так – раз за разом, по кругу. После сенсационного выступления контр-адмирала Сорокина о русском спутнике все как-то позабыли. Теперь все крутилось вокруг главного вопроса: кто виновник трагедии с катером экологов? Кто стрелял? И правильно: ради чего комиссия-то создавалась?

Положение складывалось патовое. Снимки с американского разведывательного спутника, висевшего, как и наш, на геостационаре над Землей Принца Карла, еще не пришли. В кулуарах вовсю шептались, что и не придут. Или, напротив, пришли давным-давно, однако американцы их демонстрировать не торопятся. Почему? А вы подумайте, почему… У американской делегации оставался единственный оборонительный резерв – содержание радиограммы – слова про русских. Но после сорокинских снимков и сличения времени выглядела эта защитная линия как-то жидковато. Что оставалось? Тянуть время в надежде бог весть на что да обвинять российскую сторону в фальсификации. Чем громче – тем лучше, благо глотки у американцев были луженые.

На этом фоне холодная, спокойная корректность контр-адмирала Сорокина выглядела очень выигрышно. Нет, он никого не обвинял. С американской делегацией Сорокин вообще прервал всякие контакты, на обвинения и оскорбления не отвечал и в пустые споры не вступал. Он просто раз за разом предлагал норвежцам и наблюдателям из других стран: всмотритесь внимательнее в фотодокументы! Вы что, собственным глазам не верите? Вот же… вот… и вот это! Нас в подделке обвиняют? Прекрасно! Пусть докажут, что это – подделка. Своими собственными фотодокументами докажут, они же говорили, что располагают такими. Мы их за язык не тянули – американцы сами предложили такой способ проверки. Ах, пока не могут предоставить? Ну, так сами делайте выводы из такого прискорбного факта, господа! А крики пополам с голословными обвинениями – это не аргументы в споре.

Сорокин своей цели добился: норвежцы серьезно призадумались. Оно конечно, американцы – союзники по НАТО, как бы даже друзья… Но есть хорошая норвежская поговорка, в русском эквиваленте звучащая так: «Береги меня, господь, от друзей. С врагами я как-нибудь сам управлюсь!» Не тот ли случай? И члены американской делегации все чаще стали ловить на себе косые взгляды хозяев. Да и наблюдатели, посланные в комиссию из других стран, старались держаться от американцев подальше. Медленно, но верно американская делегация оказывалась в изоляции.

В один из коротких перерывов к контр-адмиралу Сорокину и его «техническому консультанту» подошла Валентина Берестецкая.

– Выслушайте меня, – взволнованно сказала Валя на русском, – у меня есть очень важные сведения.

Сорокин с Тиняковым удивленно переглянулись. Русская? Здесь? Откуда? Видимо, из Баренцбурга. Но что важного может сообщить им жительница шахтерского поселка? И вообще, не провокация ли это?

– Для начала… – сказала Валентина, примерно догадываясь, о чем они сейчас подумали, и назвала номер спецкода. Лицо Сорокина изменилось, стало напряженно-внимательным. Тиняков побледнел. Он ничего не мог понять: этот номер ему самому-то стал известен совсем недавно, ему сообщил его лично генерал Шаховской перед отправкой подполковника на борт «Арктура».

– Откуда вам… – начал Сорокин, но тут же оборвал себя. – Впрочем, об этом позже. Что вы хотели нам сообщить? Давайте отойдем в сторонку, я так понял, что ваши сведения не предназначены для чужих ушей.

– Только для вас двоих, – кивнула Валентина. – Дело в том, что я знаю, где сейчас находится Сергей Павлов.

– Полундра?! – ахнул Сорокин. – Так он живой?!

– Живой. Его ранили, но сейчас все в порядке. Не перебивайте меня, лучше я все подробно расскажу, с самого начала, когда он пришел ко мне.

– А что с «Нерпой»? – спросил Тиняков, когда Валентина закончила свой рассказ. – Где она? Павлов ничего не говорил про это?

– Вы про его подводный аппарат? – уточнила Валентина. – Нет, ничего. Но какое это имеет значение? Вам он все расскажет, но только если вы его спасете. Ему больше не на кого надеяться.

– Спасем, можете не сомневаться, – улыбнулся донельзя обрадованный контр-адмирал и повернулся к Тинякову. – Вот что, оставляем эту бессмысленную говорильню, дипломат без нас с янки справится, и срочно едем в Баренцбург, к Васильеву. А уже оттуда – в Лонгйир, за Павловым. В Баренцбурге берем оружие, кого-нибудь для поддержки. Так, на всякий случай. Мне опыт подсказывает, что на такие дела лучше выходить, имея в руках что-то посерьезней авторучки, а у меня ничего, кроме нее, сейчас нет. У вас, подполковник, тоже нет? Я так и думал. Да! Валентина, прежде всего, я выражаю вам огромную признательность. И от лица командования Северного флота, и от себя лично: Сергей Павлов мой друг и ученик.

– Он мне так и сказал, – счастливо улыбаясь, прошептала Берестецкая, – что вы никогда не поверите в то, что он изменил Родине.

– Валентина, – спросил Сорокин, – вы больше никому об этом ничего не говорили? Никто больше не знает, что Павлов сейчас у вас?

– Клянусь, – твердо сказала Берестецкая, – не говорила ни единому человеку! Об этом знаете только вы двое. Но прошу вас, поторопитесь! Вокруг моего дома уже шатался какой-то подозрительный тип, на этот раз обошлось, а на следующий?

– Поторопимся. Возвращайтесь в Лонгйир, успокойте своего гостя. Мы вскоре подъедем и заберем его.

Но поторопиться не удалось, потому что ход совещания вдруг резко изменился, и покидать его сейчас было нельзя. Взорвалась настоящая бомба: на экологической станции внезапно появился Андрей Павлович Стеценко!

Вид его был ужасен: грязный, в разорванной куртке, обросший двухсуточной щетиной. Лицо осунулось, глаза красные, пошатывающаяся походка… Но на станции Стеценко узнали сразу! Первым увидел устало бредущего маркшейдера польский эколог Станислав Ружинский, который хорошо знал Стеценко и не раз замечательно проводил с ним время в баренцбургской «Белочке». Глаза у поляка полезли на лоб, а лицо побелело как простыня. Словно Ружинский выходца из могилы увидел! Собственно, для Станислава сейчас Стеценко именно выходцем из могилы и представлялся, ведь поляк сам провожал маркшейдера в тот трагический рейс!