– После первого сентября?
Лицо Натальи выразило столь искреннее разочарование, что ее собеседник вынужден был, ослепительно рассмеявшись, возразить:
– Ну ведь у вас сорок пять дней отпуска! И после первого сентября остается еще почти месяц! Вы не беспокойтесь, он успеет хорошо отдохнуть.
– Да, да, конечно, – Наталья рассеянно согласилась.
Неглубокая морщинка залегла у нее между бровей.
– Вот, кстати сказать, чуть не забыл, – спохватился моряк в белом костюме. – Сергей Павлов передал вам свой кошелек, там деньги. Чтобы вы, не дай бог, тут не испытывали каких-либо денежных затруднений.
Он вытащил из бокового кармана пиджака и протянул Наташе хорошо ей знакомый кошелек мужа. Машинально открыв его, Наталья обнаружила, что он вовсе не пустой, и помимо уже имевшихся прежде в кошельке российских денег туда вложена дополнительно пачка крупных украинских банкнот.
– Но это же не мое! – воскликнула Наташа, вытаскивая эту неожиданную для нее пачку гривен и показывая ее представителю штаба флота. – Этого у нас с Сережкой не было!
– Это вам от него! – ослепительно улыбнулся мореман. – Часть денежной премии от Краснознаменного Черноморского флота России. Я так понимаю, в Крыму у вас не должно возникать проблем с обменом валюты.
– Спасибо вам огромное! – воскликнула жена Полундры радостно. – Вы нас так выручили! С деньгами у нас с Андрюшкой и в самом деле возникла напряженка. Но теперь…
– Ну вот и хорошо, – усмехнулся мореман в белом костюме. – Считайте, что это вам подарок от Краснознаменного Черноморского флота России.
– Спасибо…
Вид у Наташи в этот момент был откровенно радостный, лицо ее прояснилось, глаза заблестели, потому что заботы на короткое время отхлынули у нее от сердца.
– Но только… – сказавший это представитель штаба флота взглянул на жену Полундры пристально, – помните, что я вам говорил? У нашей операции высочайший уровень секретности! Проходит как государственная тайна, и за разглашение ее соответствующая ответственность.
– Да, да, конечно.
– Послушайте, я очень серьезно надеюсь на вас! – В голосе морского офицера послышалась неподдельная тревога. – О том, что я вам сейчас рассказал, вы не должны говорить никому!
– Да-да, я понимаю.
– Вот и хорошо! Уверен, все будет сохранено в секрете. Запомните! – добавил он, придвигая свое загорелое, обветренное лицо близко к Наташе. – Кто бы ни спрашивал о старлее Павлове, кто бы ни наводил о нем справки, отвечайте: уехал к родственникам.
– Но… – Наташа смотрела на моряка немного озадаченно. – А если позвонит кто-нибудь из сослуживцев? Что я им должна буду сказать?
– То же самое! – заверил ее мореман с квадратным подбородком. – Имейте в виду, кому положено, те в курсе всех дел, и они вас ни о чем спрашивать не будут. А вот кому не положено про операцию знать, те и от вас ничего про нее узнать не должны. Впрочем, не беспокойтесь, все это будет недолго. Только до первого сентября. А там ваш муж вернется, он сам вам объяснит, как дальше себя вести. Он вам сам все расскажет.
В этот момент глиссер, на котором катался маленький Андрюшка, остановился у края бассейна, мама поспешила помочь сыну выбраться из лодочки на берег. Она собралась было сказать Андрюшке, что он должен поблагодарить доброго дядю за катание на глиссере, но, когда она обернулась, таинственного моряка в белом костюме уже не было нигде видно.
Хотя маяк в районе мыса Фиолент давно уже не функционирует и его значение для навигации равно нулю, сама эта высоко вздымающаяся возле самого моря круглая башня является красивейшим архитектурным памятником, одним из самых заметных и знаменитых на Крымском побережье. Поглазеть на маяк у мыса Фиолент съезжается много отдыхающих, к нему даже водят экскурсии, поэтому совершенно очевидно, что такому важному объекту необходимо придать опрятный, приличный вид, вся зона вокруг башни маяка, включающая палисадник и широкую парковку, должна быть хорошо ухожена и оборудована, и этому заброшенному и не нужному навигации маяку позарез необходим сторож-смотритель, который постоянно жил бы при нем и следил за порядком внутри и вокруг.
Такой смотритель имелся у маяка на мысе Фиолент. Его небольшой кирпичный домик, окруженный крохотным садиком, находился рядом, в двух шагах от самой кирпичной башни, к которой вела ровная асфальтовая дорога, окруженная со всех сторон многочисленными садами и частными домиками коренных жителей Крымского полуострова.
На все это с некоторой досадой взирал Муслетдин, сидя справа от водителя своей «девятки», на большой скорости приближавшейся к маяку. Старому татарину было неприятно, что крымская земля так интенсивно обживается приезжающими сюда самыми разными людьми, русскими и украинцами. Как истинный татарин, в жилах которого текла ничем не разведенная кровь поработителей Руси, он рассматривал славян только в одном возможном качестве. Лишь тогда смирился бы Муслетдин с их существованием в Крыму, если бы славяне были рабами на землях, принадлежавших лично ему, Муслетдину, или ближайшим его приспешникам. И то, что славяне беспрепятственно располагались на крымской земле и работали на ней не покладая рук, исключительно на самих себя, бесило его тем больше, чем отчетливее понимал он, что никоим образом воспрепятствовать такому положению вещей не может.
«Девятка» с Муслетдином остановилась на парковке возле самой башни маяка, и тут же из другой машины, уже стоявшей там, выбрался Мурад, подал руку, помог старому и толстому татарину выбраться из узкого салона машины.
– Ну? – Муслетдин устремил на своего ближайшего помощника свои маленькие, заплывшие жиром, но острые черные, как угли, глаза.
– Я побывал там, все чисто, – доложил Мурад. – Смотрителя маяка нет сейчас на месте, уехал по делам в город.
– А дом его?..
– Все нормально! Замки примитивные, никакой сигнализации. Я уже заходил внутрь, смотрел. Там есть кое-что интересное.
Муслетдин величественно кивнул.
– Показывай, где это! – властно сказал он.
Мурад повел старика к утопающему в зелени домику смотрителя маяка, четыре звероподобных татарина, телохранителя главы общины, последовали за ними на некотором расстоянии, чтобы не мешать беседе солидных людей.
От парковки к домику надо было подниматься круто в гору, потому что строители возвели башню маяка на специально насыпанном искусственном возвышении, а тучный Муслетдин пешком ходить не любил и, когда приходилось, шел медленно, опасаясь задохнуться.
По дороге спортивный и накачанный Мурад, не замечавший трудностей подъема, рассказывал:
– Я тут, возле маяка, уже приличное время дежурю. И кое-что интересное мне удалось подсмотреть.
– Ну?.. – пыхтя и отдуваясь, спросил старый татарин.
– Сегодня рано утром, солнце еще только показалось, подкатил к маяку белый «Лексус». Я уж думал, сам Абу Али сюда пожаловал для особенного душевного разговора со своим русским другом. Как бы не так! В машине был только его шофер. Припарковал машину, даже не посмотрел вокруг, видно, торопился очень. В домик к смотрителю заскочил, будто к себе домой.