— Так, что за план? — спросил старлей.
Батяня почесал затылок, провел шершавой ладонью по небритой щеке и подался вперед. Отломал ветку, пригладил носком сапога рыхлый снег и начертил что-то похожее на карту.
— Это поселок, — ткнув веткой в центр, сказал он.
— Хорошо, что сказал, — ухмыльнулся Барханов, глядя на неровные линии.
— Как ты помнишь, забор там высокий, с колючкой поверху, — произнес Лавров, — притом еще и охраняется. Так что попасть внутрь через него мы никак не сможем.
— А боеприпасы на исходе. — Барханов насчитал у себя в рожке всего три патрона.
— Это не имеет принципиального значения — сто или три… Противников все равно больше.
— Предлагаешь, как Суворов: «Брать не числом, а умением»? — не выдержал старлей.
— Отвлечь их внимание и незаметно пробраться через КПП. Другого не дано. — Лавров прервал линию, загладив ее пальцем.
Барханов на секунду задумался, представляя, как он с майором крадется через командно-пропускной пункт под носом у корейцев. Эта затея показалась ему более чем рискованной.
— Хорошо… Допустим, мы оказались внутри, — согласился старлей, — но мы же не корейцы, нас сразу…
— Заметят? — Казалось, что майор разговаривает сам с собой.
— Именно.
Батяня утопил окурок в снегу и начертил еще одно подобие круга, которое по точности исполнения мало чем отличалось от первого.
— А это что такое? — спросил Барханов.
— Это машина…
— Подожди, откуда у нас машина? — Чем больше говорил Лавров, тем больше его не понимал старлей.
— Не у нас. Мы ее просто подождем.
— Машину?
Батяня кивнул и бросил ветку на землю. Посмотрел на часы, поднялся:
— Идем.
Десантники около часа петляли среди деревьев, косились на неразборчивые тени, которые так походили на человеческие. Барханов по привычке поднимал ствол автомата, смотрел в темноту, но когда приближался ближе, смеялся над своей бурной фантазией. Оказывалось, что это старый, трухлявый пень, перевернутый корнями вверх. Но они все равно не теряли бдительности — двигались медленно, вслушиваясь в малейшие шорохи, звуки. В лесу вполне могли быть корейцы, патрулирующие территорию, прилегающую к поселку, и любые неосторожные перемещения десантников могли поставить под срыв весь план.
— А вон и прожектора. — Майор вскинул голову и посмотрел на рассыпчатый луч света, плавающий поверх деревьев.
Барханов остановился. Вдалеке послышалась корейская речь и гул бензопилы.
— Кажется…
— Тише, — Батяня приложил указательный палец к губам и дернул старлея за плечо, — пошли.
Десантники, прячась за деревьями, крались туда, откуда доносились голоса. Вскоре мелькнул маленький огонек, похожий на пламя костра. А через несколько минут майор и старлей уже разглядывали корейца, разделывающего ножовкой тушу какого-то животного. Возле костра, сидя на бревнах, разговаривали корейцы. Поодаль, на снегу, стояла трехлитровая банка. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — это самогон, купленный у местных деревенских жителей.
— Отдыхают, — шепотом произнес Барханов.
— Главное, не привлекать внимания.
Кореец протер окровавленные зубцы ножовки тряпкой и стал раскладывать куски мяса на снегу. Каково было удивление десантников, когда они заметили среди отходов собачью голову.
— Собака? — Старлей сказал это бесстрастно.
Майор почувствовал легкое покалывание в желудке и подходившую к горлу тошноту, хотя при необходимости и сам мог питаться любой «дрянью».
— Страшный народ, — морщась, произнес Лавров.
Кореец наживил куски мяса на металлические прутья и поставил собачатину на угли. Свежее мясо зашипело, покапала кровь. Запах жареного мяса тут же развеял ветер.
— А пахнет вполне съедобно! — стараясь не дышать глубоко, прошептал Барханов и тут же сделал предупреждающий жест рукой.
За спинами корейцев вспыхнули фонари. К костру бежал человек в камуфляже. Отблески пламени осветили смуглое, раскосое лицо седовласого корейца, на его рукаве мелькнула красная повязка, похожая на те, с которыми ходили дружинники в советские времена. Подфутболив железные прутья с мясом, он накинулся на лесоруба, который недавно разделывал собаку. Заломал руки, вывернул кисти и толкнул его ногой в костер. Лесоруб, махая руками, рухнул в раскаленные угли. Стоны и вопли эхом разнеслись по лесу.
— Это еще кто такой? — спросил старлей.
— Наверное, кто-то из главных…
Десантники не стали задерживаться и наблюдать за продолжением разыгравшейся сцены. Удалившись в лес, они вышли к небольшой горке. Взобравшись по ее склону, старлей и майор оказались на поляне, поросшей кустарником. Отсюда корейский поселок был виден как на ладони.
— Смотри! — произнес Батяня.
Вдоль высокого забора, на расстоянии в пятьдесят метров друг от друга, стояли охранники. Круги света от прожекторов скользили по снегу, скрещивались, расходились в стороны. Луч света выхватил из темноты «Урал», припаркованный возле лесопилки. Лавров присмотрелся и насчитал около машины восьмерых вооруженных корейцев. Подходы к грузовику освещались беспрерывно.
— А вон и машина с оборудованием.
— Только нам ее не захватить. — Барханов аккуратно положил перед собой «АКМ».
— Это мы еще посмотрим, — улыбнулся майор.
Старлей задумался, пытаясь разгадать замысел майора. Но ничего толкового на ум не приходило.
— План придется менять, — неожиданно произнес Лавров, глядя на ворота КПП…
* * *
Йон сидел на подоконнике распахнутого настежь окна, завороженно глядя на искрившийся во внутреннем дворике снег. Ветер приятно ласкал его лицо, трепал редкие волосы, обдувал слипающиеся глаза. Уставший за последние дни кореец все равно выглядел бодро, словно проспал целые сутки.
Однако те двое десантников, замеченных его людьми на делянке, не давали ему покоя. Он не мог не думать о них ни секунды. Чувство опасности и тревоги прокралось в его мозг, не оставив места спокойствию. И даже сейчас, когда вокруг поселка была усилена охрана, выставлены дополнительные патрули, он не чувствовал себя в безопасности. По разрозненным донесениям его патрулей выходило, что десантники продвигались не к городу, не к военной части, а сюда, к поселку.
Йон закурил, пытаясь отогнать тяжелые мысли. Он понимал, что основная и самая опасная часть его плана уже выполнена и дело остается за малым — передать ценный груз в руки северокорейскому правительству. Любой оказавшийся на его месте мог бы праздновать победу. Но Ли Эр Йон не имел привычки расслабляться, вся его жизнь требовала от него сосредоточенности и концентрации. Он всегда доводил начатое дело до конца, не оставляя после себя никаких следов.