Британский пулеметчик развернул ствол в сторону стремительно набиравшей скорость машины. «КрАЗ» буквально смял огневое гнездо, из раздавленных мешков хлынул сухой песок. А из кузова уже перепрыгивали, карабкались на фуры вооруженные моджахеды и тут же открывали сверху огонь. Теперь они уже хозяйничали и в самом лагере, обрезали растяжки, валили подпорки – купола палаток накрывали пытавшихся спастись внутри сотрудников миссии.
Британцы еще сопротивлялись, но победа талибов была уже делом времени. Оставив лагерь на разграбление, англичане отстреливались из-за жилого трейлера, за которым стояли их джипы. Пули буквально изрешетили блестящую дюралевую обшивку жилого блока, разлеталось стекло. Планки рассыпавшихся жалюзи торчали в разные стороны. Поняв, что отстоять миссию не удастся, сержант, принявший командование вместо старшего лейтенанта Дугласа, скомандовал:
– Попытаемся прорваться. По машинам. Живо!
Взревели моторы двух джипов. Сержант вел первый. Открытый «Рейнж Ровер» смел бампером пустые металлические бочки, вылетел на площадь и, взвизгнув тормозами, развернулся. Водитель выцелил взглядом темную «щель» узкой боковой улицы и, прежде чем машину успели обстрелять, рванул в нее. Автомобиль подбрасывало на неровностях, руль буквально вырывало из рук. Но спешить стоило. Открытый участок площади был самым опасным местом. Несколько пуль выбили искры из борта машины, но не больше того. Автомобиль растворился в темноте, мигнув на прощание рубинами стоп-сигналов.
Второму джипу повезло меньше. Водитель уже счастливо улыбался, когда, влетев на улицу, сбил пытавшегося обстрелять его талиба. Граната, брошенная с крыши, звонко ударила в дно кузова. Взрыв разворотил бензобак, и столб пламени ударил в небо.
Чагин, едва увидев, что британцы оставляют миссию на произвол судьбы, бросил автомат и вылез из-под машины. Больше никто не сопротивлялся. Талибы ножами разрезали палатки, криками и ударами прикладов гнали персонал гуманитарной миссии на площадь. Молодой моджахед с бесшабашной улыбкой нацелил ствол автомата на Чагина. Тот послушно поднял руки. Его грубо толкнули в спину, мол, быстрей присоединяйся к остальным. Наверняка никто из талибов не заметил, что Чагин еще недавно стрелял по ним, иначе с чекистом обошлись бы совсем по-другому.
Сотрудники гуманитарной миссии жались друг к другу, на них смотрели стволы автоматов. Легкий ветер шевелил обрушившиеся, порезанные палатки. По-прежнему стрекотал электрогенератор да выдувал из себя пар чудом уцелевший чайник на походном столике.
Талибы выгоняли из домов жителей поселка, били прикладами в двери, кричали, что все должны собраться на площади. Никто не смел их ослушаться, и лишь в одном доме случилось не совсем так, как планировали талибы. На первый же удар приклада ворота открыл древний старик. Стучавший неплохо его знал, не раз видел в лагере, когда тот приходил со свежей информацией к Ахмуду.
– Мне тоже идти? – тихо спросил старик, явно имея в виду свои заслуги перед бандитами.
После секундного раздумья моджахед решил, что не стоит брать на себя ответственность и решать за полевого командира. Раз тот сказал «собрать всех», значит, всех.
– Иди, и поторапливайся, – прозвучало, когда старик стал собираться, и через несколько секунд приклад уже бил в другие ворота.
Из темноты дома к старику подошел заспанный мальчишка, тот самый, которому майор Лавров спас жизнь.
– Я только уснул, дедушка, а что случилось? Я боюсь… Кто стрелял?
Старик присел на корточки, заглянул внуку в глаза.
– Ты же мужчина, хоть и маленький.
– Я уже большой, – уверенно заявил внук.
– Значит, ничего не должен бояться…
Мальчишка почувствовал, как седая борода щекочет ему ухо, ощутил горячее взволнованное дыхание деда. Он слушал внимательно. Весь был в напряжении.
– Я правильно тебя понял? – Он изумленно смотрел на старика.
– И поспеши. Только будь осторожным.
Старик погладил внука по голове. В его глазах блеснули слезы. Еще несколько минут назад он и сам бы не мог поверить, что способен на подобное. Боясь, что внук увидит набежавшие слезы, он нагнул голову и почти выбежал на улицу. Мальчишка, притаившись за приоткрытой створкой ворот, затаив дыхание, смотрел на то, как вооруженные люди сгоняют его односельчан на площадь. Вскоре улица опустела.
В ярко освещенном прожектором провале стены дувала показался Абу Джи Зарак. Он выглядел совсем не грозно: благообразная седина, длинные темные одежды, в левой руке библейский посох, а вот в правой – сжимал пистолет. Его сопровождали четверо рослых моджахедов. Спокойным взглядом главарь талибов обвел русских пленников и жителей поселка и вроде бы сочувственно покачал головой. Не проронив ни слова, он медленно шествовал между обрушившихся палаток. Остановился у походного столика, на котором сипел кипящий чайник. Выдвинул из-под проволочной подставки спиртовку, аккуратно загасил пламя стеклянным колпачком. Налил кипятка в граненый стакан с пакетиком. Золотистые струйки заварки спиралями растекались в горячей воде. Это было сделано очень натурально и почти по-домашнему. Прихлебывая чаек, Абу Джи Зарак вышел на площадь.
Идейный вдохновитель талибов умел обставлять свои выходы в народ. Каждый его жест, каждый шаг, взгляд были отдельным театральным представлением. Он строго глянул на жителей поселка. Тихие разговоры, «охи и ахи» тут же смолкли. Библейский посох звонко ударил в камень.
– Слушайте все! – Над притихшей площадью разнесся зычный голос Абу Джи Зарака.
Он умудрялся говорить так, что его слышали все, но при этом голос звучал, словно он вещал вкрадчивым шепотом, проникающим в самые глубины души.
– Что? Что он сказал? – истерично выкрикнула Бортохова.
Абу Джи Зарак, хоть и сам умел говорить порусски, резко повернул голову и ласково улыбнулся:
– Да, они не понимают. Переводчика! – Он, не оборачиваясь, вскинул руку, как человек, привыкший, что его просьбы никогда не останутся без внимания.
Пожилой моджахед, еще помнивший советско-афганскую войну, о чем свидетельствовали глубокие шрамы на лице, приблизился к предводителю и с готовностью склонил голову. Теперь он стал вторым голосом полевого командира талибов. Интонации, эмоции, чувства и надрыв обеспечивал Абу Джи Зарак. Переводчик же произносил слова сухо, будто не решался вмешиваться в то, что происходило.
– Вот они, – рука седобородого старика указала на сотрудников миссии, – мы воевали с ними, жизни миллиона афганцев унесла прошлая война, но мы победили, потому что Аллах был на нашей стороне. Они ушли…
Чагин, стоявший рядом с Бортоховой, уже понимал, куда клонит Абу Джи Зарак. Он, как «работник идеологического фронта», сам владел подобными технологиями, которым его обучали в высшей школе КГБ. Главное – расчеловечить противника, представить его кровожадным зверем, и тогда народ готов поверить в любую нелепость. Как говаривал министр идеологии и пропаганды Третьего рейха: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят».