«Неужели мы ошиблись?» — думал он, посасывая сигару.
Солнце светило ему в лицо, и, почти прикрыв левый глаз, он смотрел на шкипера. Тот, прижавшись к перилам на корме шхуны, напряженно следил за тем, как солдаты переворачивали все на борту судна. Тем временем погода быстро менялась. Экваториальный морской воздух принес влажные облака, застлавшие небо над шхуной и катером. Судно раскачивалось все сильнее, небо хмурилось, но никто из повстанцев не хотел уйти отсюда с пустыми руками.
Поиск не давал результатов.
Вскоре началась гроза, возвещавшая начало влажного сезона. Как это часто бывает в тропиках, дождь начался почти мгновенно и сразу стал плотной полупрозрачной стеной. Наблюдая сквозь пелену дождя за действиями своих солдат, Онигминде недоумевал: информация, полученная им об этой шхуне, должна была подтвердиться. Подтвердиться во что бы то ни стало! Он подумал об алмазе: если найти камень, сомнений в его власти в Лагосе больше не будет ни у кого. Эта мысль будоражила и пьянила не хуже, чем доза хорошего наркотика. Только подумать — наконец-то он получит все! Эти ничтожества, которые сейчас лезут во власть, будут валяться у него в ногах. Он возьмет эту страну — всю, целиком, без остатка. Кому, как не ему, Джулиусу Онигминде, должна принадлежать Нигерия? Ведь не этим же бесхребетным слизнякам, которые, заслышав автоматную очередь, готовы забиться в мышиную норку.
Раскаты грома, казалось, разрывали небо. А оно, пробитое насквозь, извергало на людей потоки воды. Вода была сверху, вода была внизу и здесь, на палубе. Молнии сверкали в воздухе. Казалось, они метили прямо в шхуну. А напряжение на борту нарастало с каждой минутой.
Двое из повстанцев спустились в трюм. В отсеке, заваленном уловом, было скользко и остро пахло свежевыловленной рыбой. Видимость здесь оставляла желать лучшего, и один африканец сказал другому:
— Сходи наверх за фонарем, здесь же ничего не видно. Словно в заднице у дьявола! Того и гляди, поскользнешься.
— Да, сейчас принесу, — второй поднялся по узким ступеням наверх. — Эй, там, нам нужен фонарь! Внизу ничего не видно. Послушай, ты! У тебя есть фонарь? — спросил он у шкипера.
— Нет. Мы тут знаем каждый метр, зачем нам фонарь? — отвечал шкипер, и на его лице легкой тенью промелькнула почти невидимая самодовольная улыбка.
— Поговори еще у меня! — раздраженно буркнул мятежник.
Он вернулся к трюму и крикнул туда, не спускаясь:
— У шкипера нет фонаря, посмотри пока так! Трюм небольшой, а я схожу за фонарем на катер.
Его коллега, оставшийся в трюме, присоединил штык-нож к автомату и стал действовать в одиночку. Состроив зверское выражение лица, он принялся прокалывать груду рыбы, пытаясь сквозь это месиво прощупать дно шхуны. С чавкающим звуком штык проходил сквозь свежий улов.
Сверху раздался голос первого повстанца:
— Я принес фонарь. Где ты там? Держи!
Второй перестал работать штыком и подошел к отверстию в трюме, чтобы забрать фонарь.
— Господин Онигминде говорит, что если будешь плохо проверять, он тебя расстреляет, — участливо сообщила мокрая физиономия.
Подбодренный таким напутствием, солдат включил фонарь и принялся с остервенением протыкать все, что находилось у него под ногами. Теперь он хотя бы видел результаты своей работы. Конечно, занятие было малоприятным. Вонь от рыбы усилилась еще больше. Он весь был в чешуе и скользкой слизи. Хотя по сравнению с недавней расправой над одной деревней эта работа — еще ничего. После того, как позавчера они вырезали человек сто пятьдесят, он сильно устал. Поджигать хижины, слушать вой женщин, бегать и догонять тех, кто хотел спрятаться, — как это все нелегко. К тому же тогда Онигминде отдал приказ экономить патроны и в «работе» использовать штыки…
Внезапно автомат как будто застрял в чем-то непонятном. Повстанец попытался вытащить штык, но уже в следующую секунду от сильнейшего толчка он полетел в корзину с рыбой, стоявшую у его ног. Кто-то выдернул автомат у него из рук и одним ударом штыка прекратил его жизненный путь. Короткий хрип и кровавая пена на губах засвидетельствовали, что солдату больше нечего бояться своего грозного начальника. Он дернулся в последний раз и затих, теперь уже навсегда.
Незадолго перед тем, как Мазур неожиданно и впечатляюще объявился в отсеке с рыбой, его в океане подобрали рыбаки. Деньги, заплаченные ему дочерью Сытина, как оказалось, не пропали даром. Мазур щедро заплатил рыбакам и попросил доставить его к побережью Ломе. Несколько сотенных долларовых купюр творят чудеса, а в Лагосе могут спасти жизнь.
После того, как Мазур отправил незадачливого сына Нигерии к праотцам, он, завладев автоматом, выскочил на палубу шхуны и дал несколько очередей. Поток пуль пришелся в самую середину толпы повстанцев, сгрудившихся у какого-то ящика. Неожиданность такого появления ошеломила повстанцев и парализовала их на несколько секунд, оказавшихся для легионера спасительными. С ловкостью кошки он перескочил мостки и оказался на катере. Отстреливаясь, он сбросил переходные мостки в воду и устремился в кабину капитана. На пути Мишеля вырос огромный детина с автоматом. На его лице, не испорченном разумом, застыла гримаса тупой злобы. В рукопашном бою он, видимо, был незаменимым бойцом. Но задержать Мазура он не смог, отправленный на пол пулей. Оставшаяся на катере обслуга покидала судно, прыгая в воду. Теперь катер был всецело в распоряжении легионера. Оставляя пенный след, машина повстанцев помчалась в сторону берега.
Онигминде в ярости издал нечленораздельный вопль, напоминающий звук электропилы.
— Олухи! Застрелю! Немедленно в погоню! — вырвав из рук одного из подчиненных автомат, он немилосердно молотил прикладом в спины солдат.
Но заставить рыбацкую шхуну плыть со скоростью катера — дело немыслимое. Все попытки повстанцев пуститься в погоню были просто смешны, в чем через несколько минут убедился сам Джулиус.
Мутные воды Нигера шумели, мешая винтам катера пробираться сквозь болотистую трясину. В такие болота обычно превращаются африканские реки ближе к сентябрю. Но сезон дождей вот-вот должен был смениться сезоном засухи и жарких ветров. Они опустошают этот край на всем протяжении засухи. Именно накануне прихода засухи москиты, и без того полноценные хозяева этих мест, становились безжалостными. Даже любовь в пору засухи становится такой же безжалостной и жесткой.
Река Нигер со своими десятками рукавов готовилась к жаре. Испарения, клубившиеся над водой, делали местность туманной, а воздух слоистым и жирным.
— Ну ты даешь! — говорил солдат кому-то внутри катера. — Чуть не уморил меня! Давно я так не смеялся, точно тебе говорю! Ну-ка напомни, как этот дурак из твоего анекдота про уролога — что он сказал тому парню?
— Нет, я по два раза анекдоты не рассказываю, — донеслось из каюты. — В другой раз.
— Жаль, я бы хотел ребятам этот анекдот рассказать. Ну что тебе стоит!