Спецназовцы же метр за метром продвигались по второму и третьему этажу. Большинство камер на втором и все камеры на третьем были открыты. Множество убитых пулеметными очередями заключенных лежали в коридорах. Выжившие пытались прятаться по закуткам и в отпертых камерах. Но никому из них не удалось уйти от возмездия. Спецназовцы не были уполномочены разбираться, кто из зэков виноват в бунте больше или меньше. Главным для них являлось одно: подавить бунт так, чтобы другим неповадно было. С этим они справлялись превосходно.
Основное внимание было приковано к взбунтовавшемуся корпусу. Другие корпуса находились практически под тем же контролем, что и обычно. Два-три полицейских, приставленных к ним для усиления охраны, погоды не делали. Российские моряки с «Астрахани», находившиеся в камере цокольного этажа крайнего корпуса, на тот момент оставались вне интересов администрации тюрьмы и спецназа. В те секунды никто не мог предположить, что бунт был затеян лишь для того, чтобы отвлечь внимание от россиян.
В то время, когда зачистка во взбунтовавшемся корпусе подходила к концу, дополнительные часовые на внешнем периметре лишь смутно догадывались о происходящих на территории тюрьмы событиях. На участке, который был запланирован для похищения российских моряков, также имелся импровизированный пост. Часовой прислушивался к шумам, доносившимся из-за ограды. Стрельба казалась просто нереальной. Будто шло не усмирение зэковского бунта, а самая настоящая война. Внимание было приковано к той «войне» в ущерб всему, что творилось совсем рядом, но по эту сторону ограждений.
Луч прожектора, запущенного от автономной системы энергоснабжения, скользил по системе ограждений и стене крайнего тюремного корпуса. В его мощном свете на какое-то мгновение в темноте блеснуло стекло оптического прицела. Иранский аквалангист, ослепленный прожектором, замешкался. Это лишь на несколько секунд оттянуло момент устранения неудобного объекта, каким был часовой. Диверсант прильнул глазом к прицелу, навел винтовку на ничего не догадывавшегося полицейского и плавным движением спустил курок. Прозвучал едва различимый щелчок, и цель оказалась поражена. Часовой как подкошенный рухнул на землю. Подход к стене крайнего корпуса тюрьмы был открыт.
Диверсант тут же отрапортовал по рации о своей удаче. Спустя несколько секунд к месту подтянулись его дружки – четверо вооруженных с ног до головы мужчин в аквалангистских костюмах. С собой они притащили взрывчатку и все необходимое для того, чтобы превратить этот груз в действенное орудие для похищения моряков «Астрахани».
Трое иранцев стояли «на стреме», будучи готовы расстрелять любого, кто осмелился бы сунуться в эту часть периметра. Их внимание было полностью поглощено окрестными шумами. Выстрелы и крики на территории тюрьмы их интересовали лишь во вторую очередь. По всем внешним признакам выглядело, что бунт сделал свое дело. Диверсантов не волновало, к каким последствиям он привел. Главное, что спецназ и почти вся тюремная охрана находились у другого корпуса. Теперь для исламистов основной задачей был подрыв стены. Именно поэтому взоры троих из них были обращены в противоположную от стены сторону – никто не должен был помешать им выполнить намеченное.
Двое их подельников «колдовали» со взрывчаткой, устанавливая ее чуть выше подножия стены. Работали они четко и слаженно. Ни один, ни второй не делали лишних движений. Все исключительно по делу и без болтовни. Работа явно им была хорошо знакомой. Возможно, именно поэтому установка взрывчатки заняла у них буквально три-четыре минуты. Когда это было сделано, вся пятерка быстренько отошла в сторону моря, чтобы не быть задетой взрывной волной. Ведь взрыв однозначно планировался как направленный. Стену должно было снести не в сторону камеры, а в обратном направлении. Элементарные соображения безопасности заставляли диверсантов временно скрыться. Это уж потом, после взрыва, они должны были влезть в образовавшийся пролом, вывести россиян наружу и сопроводить до стоявшего неподалеку от берега катера. На нем находился Басмач, напряженно ожидавший освобождения моряков «Астрахани».
* * *
Когда иранцы закладывали взрывчатку, на территории тюрьмы произошло кое-что важное. И дело было даже не в том, что спецназ утопил в крови изначально подстроенный тюремный бунт. Дело было в том, что начальнику не давал покоя вопрос: почему бунтовщики, вырезав охрану на первом этаже, не попытались покинуть корпус? К тому же на связь вышел подполковник Омар Сахатов и с ходу стал уточнять судьбу русских моряков. И каким бы недалеким ни был по жизни начальник тюрьмы, на этот раз его осенило: бунтовщики не собирались покидать корпус, привлекая внимание тюремщиков и спецназа именно к нему. Его охватило беспокойство, ведь крайний корпус, где сидели россияне, оставался все это время без должного внимания. Начальник высказал свои соображения подполковнику. Тот его обругал и попросил передать трубку спецназовскому командиру. Сахатов приказал майору срочно взять под контроль цокольный этаж второго тюремного корпуса и в особенности – камеру с русскими моряками. Майор спецназа без лишних вопросов ответил: «Есть!» и отдал соответствующие команды своим бойцам.
Спецназовцы стремительно двинулись к новой цели. Это передвижение происходило как раз в то время, когда иранцы только-только установили взрывчатку и отходили на безопасное расстояние. Поэтому топот военных ботинок и шум от последующей суеты диверсанты не услышали. Спецназовцы разделились на небольшие группы. Несколько из них начали обшаривать основные этажи крайнего корпуса на предмет наличия чего-либо подозрительного. Наиболее же крупная группа сразу же направилась на цокольный этаж. Там все было спокойно. Коридорный открыл камеру с русскими. Разбуженные пленники с недоумением смотрели на бойцов спецназа, ворвавшихся к ним. И капитан, и его старший помощник, и рядовые члены экипажа посчитали происходящее очередной провокацией. Особенно остро это ощутил Арсений Алексеевич, приняв появление спецназа на свой счет. Оно ведь выглядело как напоминание Омара Сахатова о том, что время идет, часики тикают, пора бы уже русскому капитану перестать упираться и выдать все то, что от него хочет местное МГБ.
Спецназовцы обшарили всю камеру, в которой находились моряки «Астрахани». Однако обыск ничего не дал. Бойцы и сами слабо представляли, что ищут. Ни огнестрельного оружия, ни заточек, ни чего-то другого, что могло бы сойти за оружие, обнаружено не было. Начальник тюрьмы лично спустился в камеру и спросил у сидельцев, что им известно о бунте заключенных соседнего корпуса. Вопрос был дурацкий и нормальных ответов вопрошающий не услышал. Камера была настолько изолирована от внешнего мира, что моряки даже пулеметных выстрелов не слышали.
Признавать ошибочность своих догадок начальник не желал. Ему по-прежнему казалось, что здесь кроется какой-то подвох. Пользуясь случаем, он отдал распоряжение перевести русских в здание штрафного изолятора. «В ШИЗО уж точно до них никто не дотянется», – думалось ему. Он не мог даже предположить, что в считаных метрах от него была установлена взрывчатка, а до взрыва оставалось несколько секунд. Таймер мерно подмигивал красным маячком цифр, но никто из полицейских этого не видел. И сообщить тюремной администрации или начальнику караула об опасности было некому.