Судно, не сбавляя скорости, рвалось дальше, но ему уже не суждено было проделать долгий путь. В трюм хлестала вода, и корпус корабля погружался все глубже и глубже, теперь кренясь на правую сторону. И вот, наконец, когда крен стал критическим, на глазах преследователей «Глория» перевернулась. Нос ушел под воду, и поднявшаяся ненадолго корма стала исчезать под волнами. Спустя пару минут все было кончено. На месте затонувшего судна образовалась воронка, а вскоре разгладилась и она. Расползалось пятно мазута, и какая-то мелочь с кораблика сиротливо плавала на поверхности.
Полицейские катера, покрутившись еще немного, вынуждены были возвращаться в порт несолоно хлебавши.
* * *
Ночь наступила как-то очень быстро, словно кто-то невидимый взял да и щелкнул гигантским выключателем, резко сменив освещение на темное покрывало, накинутое на землю и море. Город отдыхал, отдыхали и те, кто населял его, и те, кто прибыл сюда в качестве туриста. Кто-то уже спал крепким сном, кто-то еще веселился в многочисленных кафе и ресторанах. Для Мефодия Платонова, несмотря на позднее время, продолжалась культурная программа – хозяева города так просто отпустить путешественника не собирались.
В отличие от всех остальных, кое-кто пребывал в совершенно ином настроении. Проще сказать, настроение его было самым что ни на есть печальным. Гражданин Пятаков, несмотря на все усилия, возлежал все в той же позе. За эти часы с него сошло семь потов, но ничего изменить он не смог – Саблин качественно поработал над тем, чтобы все осталось в прежнем виде.
Сон к пленнику, естественно, не шел. Лежа в позе мумии, Пятаков испытывал невыносимые мучения – физические и моральные. Тело уже затекло, но все это были мелочи по сравнению с тем, что ожидалось в скором будущем. Пленник глядел на ночную панораму города, на огни порта, на весь этот безмятежный, ни о чем не подозревающий Занзибар. Никто там, внизу, и вообразить себе не мог, что должно случиться в ближайшее время. Об этом знал только он – туго спеленутый пленник.
«Господи, господи, – про себя причитал Пятаков, – прошу тебя, сжалься надо мною, сделай что-нибудь! Я грешен. Да, я совершил столько плохого, но я не заслужил смерти, да еще и такой ужасной. В конце концов, ведь на свете так много тех, кто гораздо хуже меня. И ничего – живут припеваючи, и ничего с ними не случается. Так почему я должен погибать? У меня ведь все только начиналось… Нет, нет, я не могу умирать. Не хочу!»
Снова захлестнула волна бешенства. Он кричал, дергался, затихал. Ничего поделать было нельзя. Перед ним, словно в каком-то наваждении, проносилась жизнь – та, которую он, можно сказать, уже прожил. Вот ведь как получается – десятилетиями он сам строил свою судьбу, карабкался наверх, изворачивался, лгал, предавал, а что теперь? Погибнуть ужасной смертью, будучи отравленным тем самым ядом, который приготовил для других? Попал в собственную мышеловку….
Минутная стрелка невероятно быстро сокращала оставшееся расстояние до роковой точки. Как же хотелось задержать, остановить ее, черт побери! Оставалось пять… нет, уже четыре минуты. Пятаков закрыл глаза. Тело сотрясала нервная дрожь. Его било, будто в лихорадке.
* * *
На месте, где затонуло судно со страшным оружием, уже давным-давно никого не было. Полицейские катера, убедившись в том, что с корабля никто не спасся, ушли в порт. Сейчас лишь волны покачивали поверхность моря, где плавало отражение почти такого же темного неба. Вдруг из глубин вырвалось небольшое облако ядовитого газа. Но катастрофа, ожидавшаяся кое-кем на берегу, превратилась в «пшик», не больше: затонувшее судно лежало на большой глубине. Реакция, случившаяся там, под водой, оказалась слабой. В обычной, «надводной» ситуации этот взрыв, безусловно, привел бы к по-настоящему адским последствиям. Но усилия спецназовцев не пропали даром – вода просто размыла бинарные вещества. А по причине отсутствия здесь, на поверхности, кого бы то ни было, и вырвавшиеся на волю остатки причинить вред не смогли.
Ночной ветер быстро рассеивал газ над морем. Никто даже и не узнал о том, что же случилось. Почти никто…
* * *
Измученный Пятаков открыл глаза. Он уже просто не понимал, что происходит – жив он или нет. А не сон ли все это? Взгляд опять приковали часы. Стрелка уже шесть минут как перешла ту границу, которую он сам же и установил. Но взрыва не последовало, за окном царило то же спокойствие. А там, в порту, где швартовались суда, в том числе и то самое, было так же тихо. Ни взрыва, ни хотя бы вспышки. Ничего.
Но неминуемо начавшиеся бы умозаключения Пятакова были прекращены в самом начале. Со стороны молчавшего уже давным-давно коридора послышались шаги. В замочную скважину вставили ключ. Два оборота – и дверь открылась. Пятаков резко, до боли повернул голову, но вошедший пересек пространство комнаты и встал перед лежавшим на кровати, заслонив вид на порт.
– Поднимайся, сука, – холодно прозвучали слова Виталия Саблина.
Сухогруз «Кубань» под российским флагом совершил долгое путешествие. Отбыв от острова Занзибар, он обогнул африканский континент, большую часть Европы. Пираты, пошаливавшие вдоль восточного побережья Африки, не побеспокоили это судно. Впрочем, на его, казалось бы, совершенно мирном борту хватало и людей, и приспособлений для защиты. Это не понадобилось, и ценный груз был довезен в целости и сохранности без всяких приключений. Из последних можно упомянуть разве что неслабый шторм, разыгравшийся у берегов Марокко. Туманная Балтика приняла родное судно в своих водах, а морская дорога довела сухогруз до самого Питера.
Сойдя на землю, стоя на причале, Нагибин и его команда наблюдали за тем, как трое серьезных молодых людей в штатском вели осунувшегося Пятакова к автомобилю, стоявшему чуть поодаль. Тот что-то совсем сник и не пытался сопротивляться. Да и к чему? Проходя мимо команды Федора Ильича, Пятаков соизволил повернуть к ним голову и обратить на них ненавидящий взгляд. Задержаться ему не дали. Придержав голову, задержанного усадили в черное авто. Машина, сделав разворот, вырулила с территории и укатила.
– Вот и все, – произнесла Катя, – словно и не было ничего: ни оружия, ни смертей, ни тревог.
– Только Лешу не воскресить, – подал голос Зиганиди, – он-то запомнится навсегда.
Все помолчали, вспоминая коллегу, отдавшего жизнь на такой далекой земле. Лешу, расставшегося со своей жизнью, чтобы подарить ее другим. Ведь то, что Занзибар остался раем для живущих там и приезжающих, в этом была и его, Логвинца, немалая заслуга.
– Кстати, ребята, – произнес Нагибин. – у меня для вас новость.
– Надеюсь, Федор Ильич, не из разряда «собирайтесь, через четыре часа улетаем»? – хмыкнул Саблин.
– Насчет «собирайтесь» мы с вами еще поговорим. У меня сейчас другое, – говорил Нагибин, с хитрецой поглядывая на подчиненных. – Поскольку группа стала неполной, я и обязан заняться ее комплектацией. Вот взамен погибшего Логвинца я вам нового коллегу в скором времени и предоставлю.