– Для всеобщего здоровья, – смеялся папа.
Так прошло три года. Я взрослела. Мама вышла замуж. Ее новый муж казался мне самым скучным человеком во всем свете. Но зато он тоже любил порядок. Помню, я говорила своей закадычной подружке Татке:
– Не понимаю, как она может… После папы… От этого ее Валечки такой тоской веет, он такой правильный, скучный, я, как его вижу, зевать начинаю! Жуть с ружьем!
– Нет, похоже, именно без ружья! – предположила Татка.
Мы ржали.
За мной начали бегать парни. И я влюбилась. В десятиклассника. Он тоже не остался равнодушен. И однажды, провожая меня после кино, решился наконец меня поцеловать. Я давно этого ждала. И мы стали целоваться как ненормальные. За этим упоительным занятием нас и застал мамин муж Валентин Валентинович.
– Фаина! Ступай немедленно домой! Мне надо поговорить с этим юношей.
– Не надо вам с ним говорить! – возмутилась я. – Вы мне никто! У меня есть отец, и если надо, то он с ним сам поговорит.
У отчима покраснели уши и кончик носа. Он возмущенно запыхтел, но все-таки схватил меня за руку и поволок в квартиру.
– Не смейте ее трогать! – заорал Сенька.
– Уйди, мерзавец!
– Он не мерзавец! – завопила я. – И отпустите меня!
На наши вопли выскочила мама.
– Что тут происходит?
– Леля, твоя дочь совсем потеряла стыд!
– Сенька, уходи! – шепнула я. – Сама разберусь!
Когда мы наконец вошли в квартиру, мама ледяным тоном спросила:
– Что случилось, Валя?
Если бы она спросила об этом у меня, все могло бы сложиться иначе. Но она спросила у него.
– Леля, твоя дочь ведет себя неприлично. Обжимается со взрослыми парнями. И это только видимая часть айсберга. Я убежден, что она уже живет с мужчинами. Посмотри, какой у нее вид! Малолетней проститутки! Это все влияние ее папаши! Я предупреждал, что ребенка надо от него изолировать! Но теперь уже поздно.
Всю эту ахинею он произносил как-то монотонно, то есть не сгоряча. Я в ужасе смотрела на маму. Неужто она не возьмет мою сторону? Не пошлет его куда подальше, не влепит пощечину за оскорбление ее единственной дочери?
Ничего этого она не сделала. Только положила руку ему на плечо и прошептала:
– Успокойся, Валечка! А мне бросила:
– Ступай в свою комнату!
Я кинулась к себе, попихала какие-то вещички в спортивную сумку и тихонько проскользнула в прихожую. Приоткрыла входную дверь, шмыгнула на лестницу и была такова.
Увидев меня в полдвенадцатого ночи на пороге своей квартиры, отец опешил:
– Бамбина, что стряслось?
Почему он вдруг назвал меня бамбиной?
– Папочка, я не могу больше так жить! Я теперь буду жить с тобой! Этот тип…
– Погоди, не с порога. Войди, закрой дверь. Вот так. Ну, что там случилось? Кто обидел мою дочку?
Я все ему рассказала.
– Понятно. Ну, рыдать не стоит. А скажи мне честно, что у тебя с этим Сенькой?
– Да ничего, мы просто целовались, и то в первый раз.
– Это правда или ты о чем-то умалчиваешь?
– Нет, папочка, честное-пречестное слово!
– Ладно, переночуешь у меня. А завтра все утрясется.
– Нет, я там жить не буду! Разве можно жить в одной квартире с… хладнокровными? Мы с тобой теплокровные, а они…
Отец расхохотался, поцеловал меня в нос.
– Ты есть хочешь?
– Хочу! Очень!
– Ладно, пошли на кухню, заодно и поговорим.
Отец ловко и быстро поджарил мне кусок мяса, которое, несмотря на дефицит всего в стране, не переводилось в его холодильнике. Это было так вкусно!
– Вот что, бамбина…
– Пап, с чего это ты вдруг стал звать меня бам-биной?
– Видишь ли, моя дорогая, я в скором времени уеду…
– Куда?
– В Италию.
– Вот здорово! Надолго?
– Ну… в общем… навсегда, наверное. Я похолодела.
– Как навсегда? А я? Как же я?
– А ты сможешь приезжать ко мне, и я тоже непременно буду приезжать. Я ведь не эмигрирую, я женюсь. А при таком раскладе это будет возможно, я узнавал. Поди плохо – на каникулы ездить в Италию.
Я разревелась. Мне было так горько, так больно, казалось, я не переживу такого предательства.
Я схватила сумку и бросилась к двери. Отец меня поймал.
– Куда это ты, бамбина, собралась среди ночи?
– Неважно! Куда глаза глядят! А лучше всего просто замерзну. Там мороз…
– Что ты несешь, дурища!
– А зачем мне жить, если в один день и отец и мать меня предали! – вопила я.
– А ну замолчи! – и он плеснул мне в лицо холодной водой, – рано тебе еще, милая моя, истерики закатывать, носом не вышла! Соплячка! Предали ее! Дура, – кипятился отец. Я никогда его таким не видела. – Ты что, считаешь себя центром вселенной? Думаешь, ты вправе распоряжаться чужими жизнями? Подумаешь, мамин муж тебе замечание сделал! А родной отец решил жениться… Такое бывает! Ты скажи спасибо, что у тебя и отец и мать живы и заботятся о тебе…
– Какая трогательная забота! Ты живи, Фаина, с этими земноводными, а я себе в Италии буду жить.
В этот момент раздался звонок в дверь.
– Невеста твоя приперлась?
– Нет. Она в Италии. Скорее всего, это мама. Звонок повторился.
– Не открывай!
– Еще чего!
Это и в самом деле была мама.
– Виталий, она у тебя?
– Да, куда ж ей еще идти… Заходи.
– Фаина, не прячься! Что в самом деле случилось? Чего ты взбеленилась?
– А ты не понимаешь? Твой эсэсовец лезет в мою личную жизнь! А ты его поощряешь! Ты вообще готова перед ним на задних лапках плясать, потому что он, видите ли, тоже любит порядок! Орднунг юбер аллес! [1]
Отец легонько усмехнулся.
– Прекрати глупости! – поморщилась мама. – Люди разные бывают, и, поверь, любовь к порядку не такое уж дурное качество.
– Если эта любовь не маниакальная! – крикнула я.
– Леля, это даже хорошо, что ты приехала, надо поговорить.
– О чем говорить среди ночи! Мне с утра на работу.