В дверных проемах с торчащими лицами любопытствующих раздались смешки. Опозоренный Морозов втянул голову в плечи. Вырвавшись из рук подполковника, он повернулся и побрел в свой кабинет. Вслед ему несся унизительный хохот сослуживцев, солдат комендантской роты, сочный басовитый смех Кривонравова.
Как известно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Морозов знал, что не бывает людей безгрешных. Когда-то он обожал почитывать историческую литературу. Причем штудировал он не дешевые романчики, а серьезные исследования и мемуары. Это занятие не пропало даром. В голове следака то и дело всплывали толковые мысли умных людей. Топая по коридору, опозоренный Морозов произносил про себя высказывание великого кардинала, первого министра Франции и большого мастера интриг, монсеньора Ришелье: «Покажите мне человека, а я найду грехи, за которые его следует повесить».
Позднее подполковник попытался загладить инцидент. Кривонравову были нужны свои люди в прокуратуре. Он пришел к Морозову с соблазнительно позвякивающими в пакете бутылками. Следак пил отборный коньяк, ел закуску и клялся Кривонравову, что все плохое забыл.
Уходя, захмелевший подполковник остановился возле двери.
– А бабу я тебе все равно не отдам. – Улыбка блуждала на лице Кривонравова.
– Оставь ее себе, – ответил Морозов со зловещим блеском в глазах.
С той поры следак не выпускал обидчика из зоны своего внимания. Он не мог отслеживать каждый шаг Кривонравова. Это было невозможно и по техническим причинам, и по соображениям безопасности – Кривонравов был не самой последней фигурой в региональном оперативном штабе по управлению контртеррористической операцией. Излишняя внимательность к персоне без пяти минут полковника могла обернуться для Морозова крупными неприятностями. Ведь разработку подполковника он вел на свой страх и риск.
Следак рыл землю носом, чтобы накопать хоть что-нибудь на обидчика. Информаторы Морозова, а по-простому стукачи, доставляли обрывочные сведения о темных делишках Кривонравова. Но сведения эти больше походили на домыслы или сочиненные на ходу сказки. Да и что могли рассказать о старшем офицере попавшие на крючок следака проштрафившиеся контрактники или зеленые лейтенанты? Ничего конкретного.
Отрывочные факты о махинациях Кривонравова следак аккуратно фиксировал в отдельном досье. Папку он хранил на нижней полке служебного сейфа, под стопкой бумаг. Иногда он забирал эту папку с собой. Уединившись, Морозов пересматривал записки и кряхтел от досады. Позиции подполковника были неуязвимы. Все прегрешения Кривонравов мог спихнуть на нерадивых подчиненных или списать на обычный армейский бардак. В войсках умели красть, не оставляя следов.
Расстрел колонны, сформированной при участии подполковника Кривонравова, пробудил в следователе азарт охотника. Он нутром чувствовал, что этот жирный боров причастен к трагедии, произошедшей в ущелье. Оставалось только найти неопровержимые доказательства и, если таковые обнаружатся, довести дело до трибунала. Это была заветная мечта следователя Морозова, не умевшего прощать обид. Ради этой мечты он был готов рисковать по-крупному.
Кроме того, Морозов считал себя незаслуженно обойденным чинами, наградами и похвалой начальства. Некоторые сопляки на громких делах сделали карьеру, стремительно взлетели по служебной лестнице, получили большие звезды на погоны. Морозов до боли в животе завидовал таким счастливчикам…
После ухода капитана Верещагина прошло несколько часов. Кабинет следователя тонул в табачном дыму. Среди сизой пелены Морозов двигался почти на ощупь. В зарешеченное окно вползали густые сумерки, но следователь не включал свет. Ему нравилась темнота и этот кабинет, похожий на паучью нору.
– Верещагин. – Бормоча под нос, Морозов ходил из угла в угол. – Ты, капитан, скорее всего, должен был умереть. Это факт. А вместо этого ты сжег груз и выжил. Простят ли тебе это… Не знаю. Но в любом случае я о тебе не забуду.
Морозов подошел к сейфу, вставил ключ в скважину, повернул ручку и открыл тихо скрипнувшую стальную дверцу. Нагнувшись, он изъял с нижней полки заветную папку, сунул ее под мышку и вышел из кабинета.
* * *
Командира полка, в котором служил Верещагин, десантники за глаза любовно звали «папой». Комполка вполне соответствовал данному прозвищу. Невысокий кряжистый мужик с ранней сединой на висках даже внешне походил на почтенного отца большого семейства.
В годы недоброй памяти первой чеченской войны майор Дронов командовал батальоном. Его подразделение, брошенное в круговерть уличных боев, отвлекало на себя огонь противника, удерживая плацдарм за рекой Сунджей.
В феврале девяносто пятого, когда Грозный был полностью окружен и сопротивление боевиков ослабло, комбата ранили.
Это произошло на окраине в ходе одной из многочисленных стычек. Группа боевиков блокировала отряд федералов в полуразрушенном здании склада. Дронов, идущий на соединение с основными силами, заметил оранжевый дым, поднимающийся над развалинами. Комбат тут же развернул колонну бронемашин, хотя мог этого не делать. Атаковав с ходу, десантники разорвали кольцо окружения и пробились к зданию. Отступавшие чеченцы огрызались плотным огнем. На прощание по десантникам и засевшим в развалинах федералам дали залп из не менее чем трех станковых противотанковых гранатометов. Майор Дронов попал под этот прощальный салют боевиков.
Нашпигованного осколками комбата доставили в госпиталь, а потом перевезли вместе с другими тяжелоранеными в Москву. Пройдя через несколько операций, Дронов встал на ноги и продолжил службу. После успешного окончания академии Дронову доверили командовать полком.
В отличие от многих старших офицеров, Дронов знал цену солдатской крови. Своих людей понапрасну не подставлял. Надеялся, что позор первой чеченской войны не повторится и искренне желал, чтобы эта перемалывающая жизни мясорубка, раскрученная в непокорной республике, поскорее остановилась. Войну он воспринимал как тяжелую грязную работу, отнимающую силы, здоровье и нервы.
– Разрешите. – Капитан Верещагин приоткрыл дверь.
Комполка сидел в кабинете, напоминающем монашескую келью. Кабинет, странной идеально квадратной формы размером четыре на четыре метра, был тесноват для такого крепкого мужчины, как Дронов. Но в раздолбанной войной Чечне каждое помещение могло считаться роскошью.
– Входи, капитан, – приветливо махнул рукой комполка.
Офицеры поздоровались за руку. Дронов никогда понапрасну не показывал своего превосходства перед подчиненными. Его предок в третьем колене служил в лейб-гвардейском императорском полку. Прадед Дронова сгинул в болотах Восточной Пруссии, когда выходил из немецкого окружения. Больше в семье офицеров не было, пока комполка не возобновил традицию служить Родине. Гены гвардейца передались по наследству правнуку.
– Как плечо? – участливо спросил комполка.
– Нормально, – усаживаясь в конце Т-образного стола, ответил Верещагин.
Комполка озабоченно произнес: