– Стой, кто идет! – выкрикнул караульный согласно Уставу.
Незнакомец в авиационном комбезе и шлеме так и остался стоять, явно не зная, что делать. Он был явно не из летного состава и скорей походил не на офицера, а на типичного поселкового бомжа: недельная щетина, серое осунувшееся лицо, нездоровый блеск глаз… В голове караульного кривой каруселью понеслось: стрелять в него сразу, крикнуть «Стой, стрелять буду!» или тут же открыть огонь на поражение… Он уже сорвал автомат с плеча, но в этот момент из-за ближайшего сугроба гулко хлопнул пистолетный выстрел, и сержант, схватившись за плечо, свалился на снег.
Караульный истекал кровью, автомат его отлетел на несколько метров в сугроб, и потому он не мог до него дотянуться. Сознание фиксировало лишь разрозненные и, казалось, никак не связанные между собой картинки: неизвестный в авиационном комбинезоне панически озирается по сторонам, из-за сугробов выскакивает какой-то небритый мужчина в форме прапорщика, хватает лжеавиатора за рукав и увлекает к вертолету.
Меньше чем через минуту надсадно заревели двигатели, и «вертушка» медленно и неуклюже поднялась над площадкой. С полминуты вертолет так и висел, вздымая винтами поземку. Неожиданно под самым брюхом зажегся мощнейший прожектор, и белый галогеновый луч совершенно ослепил караульного.
Луч, неторопливо пройдясь по высоченному сугробу, уперся в Ми-8, затем мазнул цистерну и топливозаправщик с авиационным керосином, затем вновь уперся в лежащего на снегу караульного…
Это было последнее, что видел сержант: внезапно от Ми-28 полыхнуло огнем, словно оранжевый цветок распустился в черном таежном небе. Прогремела короткая пулеметная очередь, вокруг караульного заплясали фонтанчики вздымаемого пулями снега, и спустя секунду караульный уже валялся на снегу, изрешеченный насквозь крупнокалиберным пулеметом.
Тем временем «вертушка», клюнув носом, медленно поплыла над низкими крышами. Пулемет то и дело коротко плевался огнем. Пули дырявили в пределах зоны обстрела абсолютно все: казарму, караулку, склады, два остававшихся на земле вертолета и даже дощатый сортир…
По территории вертолетной площадки хаотично забегали солдаты и офицеры. Небывалая паника охватила даже пьяных и сонных. Кто-то истошно кричал, кто-то вздымал руки к небу, кто-то отчаянно матерился.
Вновь застучал пулемет, и из-под топливозаправщика ударил огромный сноп пламени! Спустя несколько секунд взорвалась и огромная цистерна с авиационным керосином. Ослепительная багряная вспышка на мгновение осветила сугробы, заснеженные кроны деревьев и горящие постройки. В темное морозное небо тут же вкрутился огненный винт, который превратился в огромный гриб, подсвеченный изнутри грязно-розовыми сполохами.
А «вертушка» тем временем, медленно развернувшись, поплыла над тайгой в северо-западном направлении…
* * *
Болотного цвета бронетранспортер с эмблемой УФСИНа неторопливо катил по заснеженной таежной вырубке. Подполковник Киселев, сидевший в чреве гусеничной машины, то и дело поглядывал на часы, прикидывая, сколько остается до Февральска. БТР шел куда медленней, чем хотелось: недавний снежный ураган повалил на вырубку много деревьев, и машина двигалась со скоростью сонной улитки.
Спецназовцы из группы захвата тихо дремали. Капюшоны их белых маскхалатов были опущены, автоматы лежали на коленях. Их не смущали ни ежеминутная тряска, ни лязганье траков, ни отчаянная матерщина механика-водителя, которому то и дело приходилось объезжать препятствия на дороге. Спецназовцы были опытными, поднаторевшими в подобных поездках. Их психика, безусловно, отличалась тренированной стабильностью. Этим людям неоднократно приходилось прочесывать тайгу и пешком, и на вездеходах, и выслеживать беглецов с вертолета. Все без исключения беглецы, которых они искали, были или пойманы, или убиты «при попытке сопротивления».
В металлическом чреве бронетранспортера было душно, запах солярки щекотал обоняние, рокот двигателя рассверливал барабанные перепонки. Сидя рядом с механиком, Киселев в который уже раз изучал замусоленную самодельную карту, полученную им от лагерных авторитетов. Несколько десятков хаотично разбросанных прямоугольников означали заброшенные вагончики на окраине Февральска. Один из прямоугольников был тщательно обведен красным карандашом и для надежности помечен косым крестом. Именно тут, если верить информатору блатных, и скрывались бежавшие с зоны уголовники.
Если бы еще несколько недель назад кто-нибудь сказал подполковнику Киселеву, что вся его дальнейшая судьба будет зависеть от каких-то грязных зэков, он бы рассмеялся такому человеку в лицо. Ведь арестанты в его представлении никогда не были людьми. В лучшем случае Киселев называл их «спецконтингентом», в худшем – вообще выражался непечатно. За всю свою служебную карьеру подполковник привык зависеть не от каких-то там зэков, а исключительно от начальства. А для успешной карьеры следовало этих самых зэков давить, гнобить и унижать; ведь только так, по мнению Киселева, можно было добиться порядка.
Тем не менее факт оставался фактом. От сегодняшнего дня зависело многое, если не все. В случае благоприятного исхода событий Киселев мог рассчитывать на снисхождение проверяющих из Минюста. В случае непоимки беглецов его однозначно ожидал лагерный срок.
Глядя на карту с обведенным прямоугольником и косым крестом, Киселев испытывал целую гамму чувств. Недоверие сменялось надеждой, надежда – уверенностью, что беглецы в самые ближайшие часы будут или пойманы, или убиты, а уверенность – беспричинным страхом. Ведь информация о теперешнем местонахождении Чалого и Малины была получена пять дней назад. За это время с бывшими подопечными начальника ИТУ могло произойти все, что угодно. Они могли поменять схрон, вусмерть перессориться и разбежаться в разные стороны, стать жертвой криминальных разборок каких-нибудь местных уголовников, в конце концов – просто почувствовать опасность и уйти в тайгу… Последнее, впрочем, противоречило здравому смыслу: недавняя вьюга и нагромождение поваленных деревьев полностью исключали какие бы то ни было дальние переходы. Да и куда податься двум преследуемым бродягам из теплого и относительно безопасного места?
Поглядывая то на карту, то на перспективу вырубки, которая просматривалась по ходу движения, Киселев вновь и вновь пытался поставить себя на место беглецов.
Как бы он действовал на их месте? С кем бы попытался связаться? Как поступил бы, если бы его застала снежная вьюга, длившаяся несколько дней подряд? Вот и получалось, что вагончик был идеальным укрытием…
– Долго еще ехать? – в который раз поинтересовался он у механика-водителя.
– От часа до двух, – повысил голос тот, чтобы перекричать рокот двигателя, – точно сказать не могу. Тут ведь не шоссе, где указатели через каждый километр. По счетчику километража давно уже должны были быть. Да только несколько раз приходилось в объезд по десять километров катить…
БТР с низким утробным звуком полз по вырубке, то и дело замедляя движение перед очередным поваленным деревом. Наконец, когда Киселев окончательно потерял терпение, впереди определились далекие вертикальные дымки печных труб – это был Февральск. Повеселевший подполковник окликнул командира группы захвата.