Наконец Вика вырвалась из объятий и побежала в сторону стеклянного подъезда, бросив на ходу через плечо:
– Я жду завтра твоего звонка…
Спустя минуту она скрылась за пружинной дверью охраняемого подъезда, а покинутый, но счастливый Виталий все стоял и стоял как завороженный, не в силах сделать даже короткий шаг.
Наконец, стряхнув с себя оцепенение, он бодро и весело зашагал по асфальтовой дорожке.
Троллейбусы уже не ходили, столичное метро закрылось, а в пустынных карманах не было ни гроша, поэтому пришлось идти через весь город пешком…
* * *
Что ни говори, а любой отпуск пролетает куда быстрей, чем хотелось бы. Неделя, любезно предоставленная полковником Ремизовым, пролетела, как короткие пять минут перекура. Виталий съездил в Костромскую область к поседевшей матери (к огромному огорчению пожилой женщины, блудный сын пробыл в родном доме всего два дня), а оставшееся время целиком и полностью посвятил любимой.
Вика познакомила кавалера со своей мамой, которая оказалась на удивление молодой и приятной женщиной. Маргарита Витальевна, так звали мать Вики, восприняла неожиданного друга единственной дочери сдержанно и тактично; внешнее дружелюбие не выдавало ее истинных чувств к молодому человеку – в компании старшей женщины Виталий постоянно ощущал некоторую неловкость и скованность, поэтому сократил время их общения до минимума.
Уединяясь с любимой девушкой в тесной комнате или прогуливаясь по вечерней Москве, он рассказал ей всю свою нехитрую биографию, опустив лишь некоторые живописные подробности армейской службы на Северном Кавказе и возможность будущей карьеры.
Вика как зачарованная слушала молодого человека, не отводя влюбленного взгляда от резко очерченных скул.
Кое-что девушка поведала и о себе – Виталий уже знал, например, что ей двадцать лет и она учится на четвертом курсе иняза и что в этом году ей предстоит годовая стажировка в Дрездене. Но самое главное – она еще никогда в жизни никого не любила так сильно, как его – Виталия.
Окрыленный откровенным признанием, Громов был готов свернуть горы и повернуть вековечные реки вспять, только бы удержать ее рядом с собой.
Какова же была их печаль и разочарование, когда настало неумолимое время расставаться. Виталий успокаивал плачущую Вику, хотя сам ощущал, как на растревоженной душе скребутся кошки, а к горлу подкатил предательский комок.
Долгий, глубокий и чувственный поцелуй поставил в их молодых судьбах неопределенное многоточие…
* * *
Микроавтобус с проблесковым маячком на крыше проехал Ленинградское шоссе и по длинному плавному съезду стремительно понесся на Окружную кольцевую дорогу в сторону Дмитровки. Сосед Громова, неулыбчивый прапорщик, зашторил окна.
Трудно было сказать, сколько именно прошло времени (часы у молодого лейтенанта сразу же отобрал суровый полковник), когда Виталий ощутил непрерывную тряску, – по всему было видно, что служебная машина уже съехала на колдобины подмосковной грунтовки.
Наконец скрипнули тормоза, и задняя дверца распахнулась. В лицо лейтенанту ударил сноп яркого солнечного света.
Спрыгнув на бетонный плац, молодой человек осмотрелся по сторонам. Огромная территория базы была обнесена высоким забором с геометрически четкими рядами колючей проволоки. По внешнему периметру стояли сторожевые вышки с вооруженной охраной. Единственное двухэтажное здание из серого кирпича сиротливо примостилось в центре, уставившись на прибывших слепыми окнами.
Широкие двери мрачной двухэтажки распахнулись, и навстречу Громову вышли двое среднего роста мужчин с крепко сбитыми торсами, оба они были в спортивных костюмах.
Их развязная походка никак не соответствовала образу лихого спецназовца ФСБ, который мысленно создал для себя молодой лейтенант.
Первым к ним приблизился кучерявый крепыш с выпирающими из-под белой футболки атлетическими мышцами. Его смеющиеся глаза пренебрежительно уставились на нового сотрудника, а огромный, лягушачий рот скривился в откровенно ироничной улыбке.
Второй был более сдержан и не проявил никаких эмоций к застывшему у армейского автомобиля новичку. Он лишь цепким взглядом окинул рослую фигуру Виталия, почесал привычным жестом крупную бородавку на горбатом носу и перевел радушный взгляд на улыбающегося полковника, протянув тому крепкую, мозолистую ладонь.
– Здорово, Рёма, – просто сказал он.
– Привет, – отозвался полковник и, поочередно пожав руки сослуживцам, представил им Громова: – Знакомьтесь – Гром.
Виталий был слегка обескуражен тем, что Ремизов назвал его школьную кличку, от которой он отвык за долгие годы воинской службы.
Поняв его замешательство, улыбающийся полковник объяснил:
– У нас как-то не принято представляться по званию или по фамилии, по крайней мере до тех пор, пока ты не станешь полноправным бойцом спецназа. – Дальше говорящий назвал прозвища мужчин в спортивных костюмах: – Это Крокодил, – полковник кивнул на нагло ухмыляющегося типа, – а его вот зовут просто – Академик. – Огромная ладонь Ремизова опустилась на покатое плечо невыразительного человека с бородавкой. – Теперь ты поступаешь в их полное распоряжение.
Крокодил вплотную приблизился к Виталию и сказал, зловеще цедя каждое слово сквозь плотно сжатые зубы:
– Начнем делать из тебя человека, Гром. – Он буквально выплюнул короткое прозвище растерянного новичка, как горькую пилюлю. – Спортсмен, говоришь?
Громов неопределенно пожал широкими плечами. У него возникло брезгливое чувство к этому улыбающемуся наглецу, однако, стараясь скрыть эмоции, он ответил:
– Кандидат в мастера по боксу, занимался рукопашным семь лет.
– Это хорошо, – чему-то вновь оскалился крепко сбитый Крокодил и, развернувшись в сторону кирпичного здания, бросил через плечо: – Пошли…
Виталий успел сделать только первый шаг, как вдруг ощутил мощный удар в нижнюю челюсть – короткая нога впереди идущего мужчины резко взметнулась и припечатала ошеломленного Громова к железному корпусу микроавтобуса. Из разбитого рта потекла темная струйка крови; в голове что-то хрустально зазвенело, а перед полуприкрытыми глазами поплыли розовые круги.
В следующую секунду тренированное тело Крокодила оказалось позади ничего не подозревающего новичка. Мощный рывок бросил Виталия на раскаленный бетон; к ощущению потери ориентации примешалась нестерпимая боль в хрустнувших суставах правой руки.
Нападавший вывернул ее за спину, а большим пальцем левой провел по широкому горлу поверженного Громова, прошипев:
– Если бы вместо ногтя был нож, то ты сейчас уже бы булькал горячей жижей и скреб руками бетон, спор-р-ртс-с-с-мен.
Виталий, поднимаясь на непослушных ногах, непонятливо уставился на застывшего полковника, который с легкой усмешкой наблюдал эту сцену, как тогда в кафе – отстраненно, с выражением полного безразличия.