Откуда-то из недр квартиры донесся разъяренный вопль полусонного напарника по грязному ремеслу:
– Чахлый, ты что, оглох от онанизма?! Дверь открой!
Ладонь сутенера легла на ручку, а пальцы второй провернули защелку накладного замка. Плавно надавливая на рукоятку, он медленно и бесшумно расширял щель между косяком и торцом двери.
– Здравствуйте, я Святой! Принес вашей девушке орхидеи! – Незнакомец обезоруживающе улыбался, поглаживая картонную поверхность коробки.
Взбешенный наглостью ухажера, прервавшего любовный сеанс, Чахлый, позабыв об осторожности, ступил на порог.
– Да ты олух! – с блатными интонациями загугнил сутенер, растягивая ворот давно не стиранной спортивной майки. – На кой ляд сдались Морковке твои лопухи?
– Ой, мальчики, только без драки! – взвизгнула проститутка, стоявшая справа в проходе. – Давайте цветы и уходите!
– Пожалуйста! – Святой повел плечом, точно освобождаясь от ненужного груза.
Коробка как-то сама собой раскрылась, словно сбрасываемый бабочкой кокон, и в его руке оказалось помповое ружье, ствол которого воткнулся в раззявленную пасть сутенера. Автоматически зубы Чахлого захлопнулись, но было уже поздно. Железный хобот ствола, оцарапав мушкой нёбо, проникал все дальше и дальше.
Юркнувший внутрь Гуляй обеспечил молчание девушки. Его огромная ладонь, как кислородная маска, скрыла пол-лица стоявшей с подогнутыми коленками Морковки.
– Опаньки! – Экс-сержант подмигнул ей, снимая палец с приплюснутого носа. – Не задохнешься.
Та мотнула головой, не предпринимая даже попыток вырваться. А вот Чахлый повел себя неразумно, принявшись извиваться всем телом, как нанизанный на иголку жук. Святой поглубже резким толчком вогнал ствол ему в глотку.
– Тебе гланды не удаляли? – ледяным голосом спросил он.
По подбородку Чахлого текла кровь.
– Будешь рыпаться – удалю без наркоза! Веди к своим!
Ствол ружья приподнялся вверх, заставляя Чахлого встать на цыпочки. В таком положении, балансируя руками для равновесия, сутенер добрался до зала. На разложенном диване под клетчатым пледом безмятежно храпели Батон и Крень. Первый, будто обсыпанный мукой, лежал свесив руку, второй, худой и смуглый, спал, уткнувшись носом в стену.
Святой выбрал худого. Вырвав ствол из глотки дрожащего осиновым листом Чахлого, он саданул его прикладом в диафрагму. Коротко хрюкнув, тот, и без того ополоумевший от происходящего, опрокинулся навзничь и потерял сознание. Вскочивший Батон успел хрипло выматериться, прежде чем приклад приложился к его дегенеративному покатому лбу. Отброшенный к стене верзила щелкнул зубами, как собака, ловящая на лету мух, и не в переносном, а в буквальном смысле прикусил себе язык. Розовый ошметок мяса упал прямо на остекленевший глаз Креня, придавленного тушей приятеля.
Сообразив, что идет крутая разборка, худой и смуглый сутенер завопил, пряча голову под подушку:
– Не стреляйте, блин, не стреляйте!..
Самым стойким оказался белобрысый Батон. Его череп, массивный, как у человекообразной обезьяны, выдержал удар, а сотрясение мозга ему, по-видимому, не грозило по причине слишком малого количества серого вещества. Распрямившись, словно пружина, Батон ринулся на Святого, не обращая внимания на наведенный ствол.
– Урою, пидор гнойный! – зарычал сутенер, пошедший ва-банк.
Святой не стал устраивать показательных выступлений. Он взмахнул ружьем, держа его, как дубинку, за ствол, и, вложив в удар достаточно силы, опустил приклад на левый висок строптивого сутенера.
Раздался глухой и отрывистый крик. Прижимая обе руки к разбитой голове, Батон упал на колени. Изо рта и носа верзилы ручьем хлынула кровь. С брезгливой осторожностью Святой, схватив его за белесые патлы, заглянул в обезображенное гримасой боли лицо нападавшего.
– К тебе не Красный Крест пришел! Не строй из себя шизофреника, а то схлопочешь такую примочку…
Прервав тираду, он передумал, переместил руки на уши скрежещущего зубами верзилы и, выставив колено, несколько раз приложил к нему рожу громилы. Нос Батона превратился в фонтанирующий малиновым сиропом поросячий пятачок, а что стало с зубами и скулами, мог сказать только хирург.
– Перейдем к тебе! – Абсолютно спокойный Святой сел на край дивана и приподнял подушку.
– Не стреляй, братан! Бабки возьми!.. – Скорчившийся в позе внутриутробного эмбриона торговец по кличке «Крень» червяком извивался на диване.
– Кто из вас Донор? – взяв за шею ноющее ничтожество, спросил Святой.
Худой невнятно всхлипывал, давясь слезами и слюной. Приставленный к виску ствол не дал нужного результата. Свернувшись калачиком, парень засовывал голову между коленками, точно в пояснице у него не хватало хрящей и позвонков.
Наблюдавший за всем этим Гуляй процедил:
– Йога… Он ничего не скажет. Полный клин. Надо кого-то из этих двоих в ванне отмачивать. Может, расколются.
Святой и сам понимал, что перестарался, отделав под орех в течение нескольких секунд лежавших пластом противников, пригодных скорее для анатомических исследований, чем для добывания информации.
– Будем работать с тем, что имеется! – вздохнул Дмитрий, приподнимая за плечи парня с отвисшей челюстью. – Так кто из вас Донор? – прокричал он, пытаясь прорваться сквозь пелену животного страха, опутавшего мозг сутенера.
Ответом было нечленораздельное мычание.
Суммировав источаемые глоткой Чахлого звуки, Святой понял, что разыскиваемого подлеца среди этой троицы нет.
– А где он? – пристукнув допрашиваемого прикладом по затылку, поинтересовался Святой.
– В… сауне…
– Какой сауне? Адрес!
– Профилакторий шарикоподшипникового завода… Ап…па…ра…туру монтируют… – Чахлый сдавал шефа со всеми потрохами. – Камеры… для съемки… Туда какой-то тузяра на помывку с… б… подкатит. Братва его «заказала»…
Гуляй и Святой переглянулись. Наводка была конкретной. Парализованный страхом сутенер на ложь не был способен.
Неожиданную инициативу проявила пребывавшая в объятиях бывшего спецназовца и до сих пор покорная Морковка. Она яростно зажестикулировала, сигнализируя о готовности пойти на сотрудничество.
– Ребятки, я укажу на Донора! Только ничего со мной не делайте! – стенала Морковка, и дешевые пластмассовые клипсы в ее ушах тряслись в такт истеричным всхлипываниям.
Отпущенная Гуляем, она кулем осела на пол. Право решать принадлежало Святому.
– Забираем красотку! – угрюмо буркнул он, окидывая взглядом зал, где еще не так давно царил уют и стерильная чистота, на которой была помешана Ирина Василенко.
Квартира, превращенная в отстойник для дерьма, вроде корчившихся сутенеров, напоминала разоренное семейное гнездо, в которое никогда не вернется счастье.