— Выписываем! — Седенький профессор помахал молоточком перед осунувшимся лицом Дмитрия. — Полностью, батенька, боеспособны! Резервы у вашего организма, должен вам сказать, потрясающие!
— Спасибо, профессор! — слабо улыбнулся Рогожин.
— Родителей своих благодарите, матушку-природу! — Светило медицины снова, словно индеец томагавком, помахал инструментом нейрохирургов и невропатологов. — Деньков пять вас, любезный, помаринуем до выписки. Бумаги подготовим, то да се.
Бюрократия!.. — Он развел руками. — В отпуске поднаберитесь положительных эмоций. Побольше гуляйте на свежем воздухе. Недурственно с удочкой на бережку тихой речушки посидеть, но без… — профессор щелкнул себя по горлу. — Граммов пятьдесят под уху и для аппетита позволительно. Больше — ни-ни, — он посмотрел на обнаженный торс Рогожина. — Впрочем, такому богатырю дозу позволительно увеличить.
Мышцы живота Рогожина выделялись рельефным рисунком, называемым культуристами шоколадкой.
Они не атрофировались за долгие дни пребывания в госпитале.
— Ну, батенька, будьте здоровы! — Профессор подал сухую, похожую на куриную лапку руку. — Понадобится консультация — заходите. Двери для вас всегда открыты.
— Благодарю, доктор! — Рогожин энергично тряхнул протянутую руку.
— Сила.., сила, майор, в тебе осталась, — поморщился доктор от крепкого рукопожатия. — Не хотел бы я встретиться с тобой в рукопашном бою. Могуч аки слон! — Врач засмеялся и бодрой, совсем не старческой походкой направился к выходу.
Полы белого халата, не застегнутого на нижние пуговицы, развевались подобно крыльям.
— А может, майор, недельки две полежим для страховки? — спросил он через плечо.
— Я настаиваю на выписке, — упрямо ответил Рогожин.
Профессор будто не слышал:
— Настоящего весеннего тепла дождешься. Между делом за сестричками приударишь.
— Я настаиваю…
— Экий ты, братец, твердолобый! — сокрушенно покачал головой доктор. — Будь по-твоему. Готовьте бумаги, — приказал он заведующему отделением.
А в воскресенье Рогожин встретился со старым приятелем…
По парковым дорожкам неспешно прогуливались пациенты и посетители, пришедшие навестить мужей, сыновей, сослуживцев.
— Рогожин?.. Димка! Святой! — Прилично одетый мужчина распахнул объятия. — Ожлобел? Пять лет казенные харчи лопали!
Незнакомец так и сиял улыбкой.
— Толя? Бокун? — осторожно, боясь ошибиться, спросил Дмитрий, поднимаясь со скамейки.
— Узнал, бродяга! — Однокашник по военному училищу заключил Рогожина в объятия. : ;:
От Бокуна пахло богатством. Тонкий аромат хорошей мужской парфюмерии и дорогого табака перекрывал терпкий запах, исходивший от длинного, до пят, черного кожаного плаща.
— Сколько лет сколько зим! — Рогожин отстранился, чтобы получше рассмотреть Анатолия. — Сложно тебя узнать. Джентльмен!
— Крутимся, — односложно ответил Бокун.
Он действительно мало напоминал круглоголового выпускника военного училища, примерявшего фасонистую фуражку с высоко задранной тульей перед выходом в увольнение. Теперь это был представительный мужчина, обремененный брюшком, с властным прищуром холодных глаз.
— Ты, Святой, все тот же лось! — Анатолий потрогал Рогожина за бицепс. — «Солнышко» на турнике крутишь? — Заметив выбившийся ворот госпитальной пижамы, он спохватился:
— Ах, холера, и тебя свинцом начинили?
— Пустяки. После выходных выписываюсь.
— Присядешь?! — Бокун указал на скамейку и предложил Дмитрию тонкую, как спица, сигарету. — Рассказывай.
— Хвастаться особенно нечем. — Рогожин затянулся ментоловым дымком.
— Не прибедняйся. — Анатолий поправил пластиковый пакет, стоявший у его ног. Внутри что-то зашуршало. — Подполковничьи звезды отхватил?
— Где там! Дырку в боку, как в песенке детской:
«…ежик резиновый в шапке малиновой, с дырочкой в правом боку!» Майор я, и выше мне не прыгнуть, — с затаенной грустью усмехнулся Рогожин.
— Служишь где?
— Софрино, Теплый Стан, далее везде, — Дмитрий назвал места дислокации бригад войск спецназа МВД, расквартированных в Москве.
— Кремль охраняешь? — с издевкой спросил Бокун.
Юмора однокашника Рогожин не понял:
— Да нет, там ведь отдельный полк.
— Ваши бригады власти под ж. — .ой держат, голодные бунты усмирять или на случай разборок внутри своей конторы. Как Белый дом из танковых орудий утюжили, помнишь?
— У меня. Толя, от политики изжога. Поговорим на другую тему, — попросил Дмитрий, докурив сигарету до перламутрового фильтра с золотым ободком. — Ты как?
— В полном ажуре! — Бокун потянулся, закинув руки за голову. — Рапорт об увольнении подал два года назад. Надоело идиотские приказы выполнять и гроши пересчитывать — хватит на горбушку хлеба с кефиром до получки или к друзьям-коммерсантам на поклон ходить. Доконала меня армейская бодяга.
Марш, марш под пули за сушеные дули! — Анатолий засмеялся сочиненному экспромту. — Занимаюсь солидным бизнесом. Удовлетворяю запросы населения в товарах массового потребления. Хорошо… — он глубоко вздохнул, — весна… Стихами заговорил.
— Продаешь что-то?
— Продаю, покупаю, привожу, отвожу… — туманно отвечал Анатолий. — Извини, у тебя военные тайны, у меня коммерческие секреты. Се ля ви, как выражаются французы. Ты бы заглянул ко мне! — Бокун достал портмоне с тисненными золотом инициалами, выдернул визитную карточку. — Недельного загула тебе не гарантирую, но денька три покуролесить сможем. Сауна, эротический массаж, — он подмигнул, намекая на райское наслаждение. — Что тебе врачи прописали?
— Покой и рыбалку.
— Покой нам только снится, а мужскую потенцию восстанавливать надо. Лучших публичных домов, чем в Москве, на земном шарике не найти! Я и в лондонском Сохо, и на парижской Плас-Пигаль, и в гамбургском Риппер-бане проститутками пользовался. Лажа полнейшая. Синтетические какие-то там девки. Ровнехонько на уплаченную сумму тебя обслужат и «вэг», собирай манатки или плати по новой. Ни тебе душевного разговора, ни страсти…
— Извини, Толян… — прервал его воспоминания о заграничных борделях Рогожин. — Я продажными девками брезгую. Воспитание!
— Дело вкуса, — легко согласился Бокун. — Ты визитку прибереги, — он затолкнул прямоугольник мелованного картона в нагрудный карман Дмитрия.
Секунду однокашники молчали. Они были очень разными: самоуверенный Анатолий, благоухающий французским парфюмом, и провонявший горьким госпитальным запахом майор Рогожин.