Его ноздри раздулись, и нос окончательно превратился в поросячий пятачок. — Не получился у нас разговор…
Вторая беседа состоялась после спасения Струны от кастрации.
Котиков лично разбирался с чрезвычайным происшествием возле пищеблока. Подполковник вычислил двоих шестерок Сюсьмана, выжал из них всю правду и отправил отдыхать в карцер.
Новикову, немного помятому конвоирами, он с сожалением сказал:
— Ну ты, лейтенант, совсем озверел! За блатных заступаешься?!
— Человека резали… — заметил на это Виктор.
Больше Новиков с хозяином зоны не общался. Он видел подполковника на разводах, поверках, осмотрах барака, но Котиков проходил мимо, не произнося ни слова.
Новиков не мог знать, что этот необщительный, суровый человек с жесткими глазами уже послал запрос по линии Министерства внутренних дел о возможности пересмотра наказания заключенного в сторону смягчения приговора или включения в список подлежащих амнистии.
Даже если бы Виктор увидел эти бумаги с подписью подполковника, не поверил бы. Зона быстро отучает верить в доброту. Место такое.
* * *
Привалившись плечом к кабине машины, Струна надсадным, сиплым голосом выводил рулады:
— Споем, жиган, нам не гулять по бану, нам не встречать весенний праздник май… Витюха, с какого тебя к хозяину вызывают?
— Понятия не имею! — пожал плечами Новиков.
От лесозаготовок до зоны машины ехали сорок минут по посыпанной гравием дороге. Точнее, гравий имелся у въезда в зону и перед воротами лесозаготовок. Остальная часть дороги напоминала стиральную доску.
— Споем о том, как девочку-пацанку везли этапом, угоняли в дальний край… — сипел Струна, не забывая попыхивать сигаретой. — Где ж ты теперь и кто тебя ласкает? Быть может, мент иль старый уркаган, а может быть, пошла в расход налево… — Зек прервал пение. — Правое ухо чешется!
Хорошая примета!.. И при побеге зацепил тебя наган. Споем, жиган, нам не гулять по бану… Витек! Амнистия! Зуб даю! Вепрь тебе об амнистии балакать будет! Ну, кореш, сегодня проставляться будешь!
Амнистия — волшебное слово, вечная мечта зоны. О ней переговариваются тихим шепотом, сладко прищуривая глаза. Это слово заключенные произносят, как имя любимой женщины, смакуя каждую буковку.
Слухи об амнистии, приуроченной к какому-то новому государственному празднику, будоражили зону. Бывалые зеки до хрипоты спорили, какие статьи под нее попадут, а какие нет. Перебирали в памяти прошлые амнистии, вспоминая славное времечко, когда юбилей Октябрьской революции сменяла круглая дата какого-нибудь важного партийного события или очередной победы в строительстве социализма.
— Заглохни, Струна, — попросил Виктор, но сердце у него учащенно забилось.
Большая часть срока осталась за плечами. Воин-интернационалист, да еще с наградами, так и не отобранными Верховным Советом, распущенным после того, как он оказался в лагере. Новому, российскому, было не до орденов и медалей бывшего старшего лейтенанта воздушно-десантных войск.
— Точняк, Витюха! — Уголовник не на шутку разволновался. — На волю тебя выпустят! Ох, везунчик! — Радость Струны была искренней. — Неспроста у меня ухо целый день чешется! Верняк!
— Ухо, Струна, у тебя от клеща свербит!
Новиков старался уйти от волнующей темы в сторону.
— Какой клещ! Весна только началась! — обиженно шмыгнул носом собеседник. — Эти кровососы друшляют под листиками! Ты с КПП ноги в руки и бегом к хозяину…
Мать моя женщина! Один останусь баланду хлебать! Последнего кентового свояка теряю!
Автозак проехал КПП. Начальник конвоя открыл дверь.
— Новиков, к товарищу подполковнику.
Виктор шел в темноте. Лучи прожекторов обшаривали зону. Сторожевые овчарки лениво перебрехивались после скудной пайки. Солдаты в нарушение устава прятали лица в поднятые воротники шинелей, ища спасения от холодного вечернего ветра.
А Новикову было жарко!
— Заходи! — не оборачиваясь, ответил на стук в дверь подполковник Котиков. Начальник разглядывал график внутрилагерных убийств за последний год. Линия уверенно проходила только по нулевой отметке.
Виктор должен был, согласно правилам, отбарабанить свою фамилию и номер статьи, доложить о прибытии, но его язык прилип к гортани.
На столе лежали какие-то бланки.
— Догадываешься, зачем позвал? — Котиков продолжал любоваться графиком.
— Нет! — выдавил из себя бывший десантник, а в голове билось: «Не тяни резину! Выкладывай скорее…»
Подполковник обернулся, подошел к столу, выбрал листок, нацепил на свой знаменитый нос очки и зачитал фрагмент. Котиков читал, мерно раскачиваясь всем своим могучим телом.
Из всего услышанного в сознание Виктора проникло только «это сладкое слово» — амнистия.
«И чего он сломанные очки носит?.. — невпопад думал Новиков. — Дужки изолентой примотаны, как у бедного пенсионера. Ведь только свистни — умельцы зоны ему такую оправу сбацают… О чем это я?.. Зачем мне Вепрь указ читает?» — Удушливый комок подкатил к горлу.
-..Конечно, придется потерпеть! — Котиков говорил медленно, стараясь, чтобы смысл сказанного доходил до собеседника. — Пока оформим бумаги, то да се, бюрократия, понимаешь, у нас исключительная. Но планы на будущее можешь строить!
— Какие планы? — Новиков, не спрашивая разрешения, опустился на стул. Его пальцы рвали полу заношенной лагерной фуфайки.
— На будущее! — повторил подполковник Котиков. — Нормальное будущее! Ты хоть уловил, о чем я тебе сказал?
Потрескавшимися от ветра и холода губами Новиков прошептал:
— Амнистия…
— Правильно! — как можно бодрее подтвердил Котиков.
Еще в молодости он, тогда начинающий оперуполномоченный, сознательно заковал себя в душевный панцирь.
Лишние эмоции настоящему менту ни к чему. А фраза о «горячем сердце чекиста» годится разве что на стенку клуба повесить или для актера кино в роли седого комиссара милиции. Но вид обалдевшего заключенного, который неизвестно за что оттрубил немало лет, задел Вепря.
— Пиши домой. Пусть встречают! — Голос подполковника смягчился. Друзья армейские остались?
Новиков отвечал машинально, как запрограммированный на беседу робот:
— Мой комбат в Приднестровье погиб! Четырнадцатая армия… Слыхали? Дубоссары защищал. — Новиков пересказывал письмо, полученное от своих два года тому назад. — Командовал батальоном спецназа, потом из армии уволился и в батальон «Днестр» добровольцем пошел. Молдаване его к смерти приговорили…
Воспоминания встряхнули бывшего лейтенанта.
-..Из Румынии группу коммандос для исполнения приговора привезли, сами с комбатом и его парнями справиться не могли… Боевой был мужик.