Прежде чем продолжить возиться с гигантами, я молниеносно подскочил к распахнутой форточке и, пока она не захлопнулась, успел, даже дважды, поздороваться с носом и челюстью Прелясковского.
С мерзким звуком хлюпнула кровавая жижа, и своды камеры огласились нечеловеческим воем от отчаяния и боли – Артур отвалился от «кормушки», как насосавшаяся крови пиявка от тела пациента.
В ту же секунду амбразура захлопнулась, и за дверью послышалась суетливая возня.
Вот тут мне и пригодились тот самый крюк под потолком и цепи на решетке.
Угрюмого я сделал на время псом, обмотав бычью шею на манер строгого ошейника – правда, гуманно позаботившись о том, чтобы он не задохнулся под тяжестью собственного тела.
А улыбчивого я предусмотрительно использовал в качестве живого щита – заслонившись широкой спиной палача, я вцепился ему в кадык, да так сильно, что он конвульсивно задергался и захрипел.
Все было проделано как нельзя кстати. Массивная дверь распахнулась, и на пороге возникли человек пять охранников, вооруженных резиновыми дубинками и баллончиками со слезоточивым газом.
– Если кто-нибудь переступит порог камеры, – мой голос звучал угрожающе, – то я сразу же прикончу этого урода!
Прозвучавшая фраза подействовала на них отрезвляюще. Тюремщики попятились.
Наконец один из них спросил:
– Чего ты хочешь?
– В смысле?
– Твои требования?
Признаться, я не был готов к такому повороту событий, поэтому не знал, что сказать.
Не просить же у них самолет с навигационными картами и деньги с наркотиками!
Пришлось на несколько минут задуматься, после чего я сказал:
– Все переговоры я буду вести только с прокурором Крыма. И никаких заместителей – только прокурор.
Пока я говорил, мой щит отчаянно задыхался, так что пришлось слегка ослабить сжатие, чтобы дать тому хоть пару раз спокойно вздохнуть.
В этот момент из толпы конвоиров послышался несмелый голосок, кто-то сказал:
– Он блефует. Не сможет он убить голыми руками… Никогда…
Чтобы доказать обратное, пришлось пожертвовать здоровьем улыбчивого гиганта – я произнес тоном учителя анатомии:
– Это шестое ребро справа… – Вместо того чтобы еще чего-то сказать, мой кулак со свистом впился в огромное тело.
Едва уловимый хруст слился с нечеловеческим воем жертвы – улыбчивый окончательно сник и погрустнел, становясь фиолетовым от пронзившей его боли.
Тот же голос из толпы захотел еще чего-то сказать, но его недружелюбно перебили:
– Заткнись! А то этот идиот совсем переломает Василия, – так, по-видимому, звали мой живой щит.
На этом представление окончилось: «рексы» послушно удалились доводить до сведения дорогого начальства подробности происшедшего, громко захлопнув за собой железную дверь.
Мне же предстояло провести несколько часов напряженного ожидания, внимательно следя за действиями опасных заложников, которые в любую секунду могли коренным образом переломить ход событий. В какой-то миг мне очень захотелось их покалечить, чтобы можно было расслабиться, но мешала природная скромность и врожденная доброта.
При этом надо было не забывать, что правоохранители запросто могли вместо прокурора запустить в камеру слезоточивый газ или вообще открыть шквальный огонь сквозь смотровое окошко.
Прозвучавший над самым ухом голос заставил меня вздрогнуть.
Оказалось, что это шипит Василий.
– Отпусти горло… пожалуйста, – проблеял он, – у меня за поясом есть наручники…
– Доставай! – властно приказал я.
Когда стальные браслеты защелкнулись на волосатых запястьях, я сообразил обыскать и второго. Оказалось, что и с ним можно проделать то же самое. Кроме всего прочего, я обнаружил в кармане угрюмого перочинный нож, который не был столь же страшным оружием, как мои руки, но мог произвести больший эффект на столь пессимистически настроенных вертухаев.
Как я ни старался, но побороть усталость не удавалось – веки слипались, а раскалывающаяся голова тяжелела, рискуя в любую минуту свалиться на тяжело вздымающуюся грудь.
Томительные секунды сливались в долгие минуты, а те в свою очередь образовывали бесконечные часы.
Пришедшие в себя монстры зловеще поблескивали глазками, пытаясь улучить момент, чтобы впиться острыми зубами в мою невинную шею. Пришлось принять радикальные меры – сидящего на цепи бугая я сильно пнул под дых носком ботинка, а потом добавил увесистого тумака по плоскому темени плотно сжатым кулаком.
Ко второму пришлось обратиться более учтиво:
– Милый Вася, – полюбовно начал я, – если ты хочешь сохранить здоровье, то попытайся не делать резких движений. В противном случае дядя очень рассердится и отшлепает тебя по… нет, не по попке, а по почечкам, причем не тоненьким ремешочком, а вот этим каблучком. – Кожаная подошва замерла перед его бульбастым носом, демонстрируя остроту и прочность вышеупомянутого каблука.
Улыбчивый, ставший к тому времени не менее мрачным, чем его горемычный товарищ, лишь злобно скрипнул зубами и медленно отвел зачарованный взор.
* * *
В относительном покое мы провели несколько часов. Утро на улице, день ли, а может, темная ночь? – я не знал, потому что вместо привычных стекол под решеткой был вставлен кусок фанеры.
Пока я так размышлял, скрипнули металлические засовы, и на пороге камеры возникла фигура очень представительного мужчины лет пятидесяти в форме работника прокуратуры.
Робко войдя в угрюмый каземат, посетитель представился:
– Фролов, помощник городского прокурора. Говорят, что вы хотели меня видеть?
Признаться по правде, я не хотел видеть никого в данный момент, кроме Ремизова, но пришлось довольствоваться тем малым, которое предлагала мне пенитенциарная система.
Не покидая темного угла камеры, я заговорил:
– Вообще-то мне обещали прокурора Крыма, но раз вы пришли, то я согласен с вами побеседовать. Во-первых, я хочу, чтобы на капитана уголовного розыска Прелясковского было заведено уголовное дело по обвинению в вымогательстве, злоупотреблении служебным положением, организации похищения гражданки Кораблевой Инны Анатольевны и совершении преднамеренного убийства…
Фролов многозначительно вскинул брови и спросил несколько недоверчивым тоном:
– Вы можете доказать ваши обвинения?
Мне пришлось серьезно задуматься на несколько секунд – ведь я действительно не мог ничего доказать. Вслух же я произнес:
– Мне остается только свидетельствовать, а доказательства – это уже по части следствия.
– Я вижу, что вы ориентируетесь в законах, – проговорил собеседник, – что, приходилось отбывать наказания?