– Ох, блин, засекли!
– К установкам, быстро! – крикнул Рогожин.
– Как стрелять из этого металлолома? – пробормотал ефрейтор. – Ни буссоли, ни прицельных устройств. Каналом уходить надо… Сматываемся, сержант!
Рогожин уже взял себя в руки. Опасность действовала на него отрезвляюще.
– Не ори, Липин! Пальнем по «духам», да так, что их яйца до Пакистана лететь будут.
Уверенность командира передалась остальным десантникам. Белозубые улыбки засветились на запыленных, загоревших до черноты лицах.
– Так, парни. Берите пленных – и к установкам!
– «Духи» в своих стрелять не станут! – не унимался Липин.
– Сделать петли! Набросить им на глотки и перекрыть кислород! – отдавал лаконичные приказы Рогожин.
Десантники удивленно переглядывались, не понимая замысла командира.
– Вешать пленных, что ли? – робко переспросил ефрейтор.
– Дурак! – Рогожин выразительно постучал себя по лбу. – Они же мусульмане. Для них, воинов Аллаха, смерть без крови – что для тебя служба без дембеля. В рай не попадут. По своим «духи» пулять, конечно же, не станут, но отпугнуть – отпугнут! Давайте!
Пленные, трясясь от страха, глазели на приготовления десантников.
– Только не до смерти! Осторожно! – предупредил Рогожин.
Машины приближались. Раненный снайпером моджахед, воспользовавшись замешательством, успел предупредить своих о дерзком захвате установок, и сейчас «духи» торопились наказать зарвавшихся «шурави».
– Алла… – истошно вскричал тощий афганец, которого первым подвергли испытанию.
Он тяжело, с ефрейтором на спине, обхватил сапоги сержанта и затараторил, пуская слюни и сопли. Свою речь воин ислама сопровождал выразительной восточной жестикуляцией.
Рогожин склонился над ним.
– Шугани разок своих. Иначе… – Он чиркнул ладонью по горлу.
– Не улавливает! – констатировал Липин и крутанул удавку.
Афганец зашелся в кашле. Его тонкие губы стали на глазах синеть, на них выступили белые хлопья пены.
– Ослабь! – Рогожин хлопнул ефрейтора по плечу. – И поставь его на ноги!
Теперь покачивающийся душман был похож на марафонца после финиша. Он уткнул глаза в землю и часто дышал широко открытым ртом, в котором по-собачьи подергивался язык, точно просил отпустить его наружу.
Рогожин сбил с пленного грязную чалму и повернул голову «духа». Приставив к его глазам бинокль, сержант показал на машины. Потом указал на установки и сделал жест руками, словно отгонял от себя назойливую мошкару. Афганец замычал, отрицательно тряся головой.
– Петлю, Липин. Потуже! Время уходит! – рявкнул Рогожин.
– Есть! – так же решительно выпалил ефрейтор и снова перекрыл душману кислород.
Пленный бился всем телом, как бьется рыба, выброшенная на лед.
– Сержант, кажись, мой согласен! – Один из десантников подвел смуглолицего пожилого афганца в просторных полотняных штанах и длинной рубахе.
– И мой дошел до кондиции! – ухмыльнулся Липин.
Его подопечный уткнулся лбом в землю и стучал рукой, давая понять, что согласен…
Как они наводили установки, Рогожин так и не понял. Но залп получился отменный. Установки дрогнули, затем залились огнем, и от протяжного воя снарядов, вырвавшихся из стальных труб, заложило уши.
В бинокль Рогожин видел, как черная стена разрывов выросла на безопасном расстоянии от машин. Моторизованный отряд притормозил, заложил резкий вираж и быстро начал удаляться, не дожидаясь очередного залпа.
– Перелет сделали, блин! – горестно выдохнул ефрейтор, подводя результат.
– Порядочные «духи». Не предатели… – рассмеялся Рогожин. – Дай-ка водички попить. У меня, видишь, фляжку пробило…
Последняя крупная военная операция Советской Армии в Афганистане – снятие блокады с Хоста – проходила строго по установленному плану. Огневые точки моджахедов были нанесены на карты, переданы в батареи и дивизионы, вертолетные полки и эскадрильи фронтовой авиации. Расчеты занимали места у орудий, артиллеристы реактивных установок следили за красными флажками в руках своих комбатов.
Как слабая искра приводит в движение поршни двигателя, так команда, отданная с главного КП этой войны, заставила повернуться десятки ключей стрельбы, взреветь моторы БМП, танков и БТР, подняться в воздух «вертушки», истребители-штурмовики.
Ахали гаубицы «Д-30», вторили им самоходные орудия с нежным названием «Гиацинт», завывали, выпуская огненные стрелы, реактивные «бээмки». Вертолеты огневой поддержки, утяжеленные снаряженными по максимуму подвесками, грязно-зелеными мухами уходили к горизонту, а матушка-пехота выдвигалась на передовые позиции…
Десантники спрятались в русле старого канала. Артиллеристы работали аккуратно, но Рогожин решил не искушать судьбу. Уж слишком близко катилась страшная лавина огня и металла.
– Подкорректируйте пушкарей! – кричал он в ларингофон рации. – Близехонько к нам забирают… Я говорю: пусть не шпуляют сюда. У нас чисто…
Стены канала тряслись от разрывов, осыпаясь тысячами ручейков песка. Десантники инстинктивно прижимались друг к другу, словно плечо товарища могло уберечь их от шального разрыва.
На лицо погибшего младшего сержанта Маркина все время оседала пыль. Рогожину то и дело приходилось смахивать ее. Маленькая дырочка слева на груди закрылась корочкой запекшейся крови и стала похожей на большое родимое пятно.
Дым стлался над рисовыми полями, степью, закрывал солнце. Он полз по дну старого русла, обволакивал десантников серо-коричневыми космами. От него першило в горле и щипало в глазах. Казалось, всю планету заволокло этим дымом.
– Да-а, бардак! – прокомментировал ефрейтор Липин.
Он сидел у глинистой стены канала, обхватив стриженую голову руками. Рядом прикорнул пленный афганец – недавняя жертва ефрейтора. Русский десантник и солдат повстанческой армии были одинаково слабы и беззащитны перед огненной бурей, созданной людьми и безумствовавшей на десятках квадратных километров.
Яркая точка ракетницы зависла в небе.
– Поднимаемся! – бросил Рогожин бойцам. – «Такси» свободно. Эх, прокачу!
«Бээрдээмки» их батальона ждали десантников у шоссе. Стволы семимиллиметровых станковых пулеметов были повернуты в сторону рисовых полей. Раненых, пленных и убитых погрузили внутрь разведывательных машин. Десантники устроились на броне – так было безопаснее. Если «бээрдээмка» подорвется на мине, можно отделаться контузией.
Колонна двигалась вперед по петляющей дороге. Рогожин сидел у башни, держась за ствол пулемета, и дымил сигаретой. Изрытая воронками степь с редкими островками зелени угрюмо молчала.
– Вернусь домой, возьму пузырь водяры – и в лес! – мечтательно произнес ефрейтор Липин. – Растянусь на травке, буду лежать целый день и пить. К ночи ужрусь, засну… Проснусь и опять буду пить. У нас на Брянщине леса, товарищ сержант, обалденные! Задолбал меня этот Чучмекистан!..