Суд повернулся к Уолли, а тот с болью осознавал, что недостоин дружбы Нанджи. Эта мысль была так же горька, как чувство вины, как близкая смерть.
– Боюсь, что Тарру был прав, Нанджи, – сказал он. – Я убил кулаком Джангиуки. Я хотел только оглушить его, но это все равно не делает мне чести.
Имперканни пожелал узнать, кто такой Джангиуки, и Уолли все ему рассказал, уже не задумываясь о том, что говорит.
– Это признание я добавляю… – Йонингу вдруг замолчал. Они с Имперканни молча смотрели друг на друга. Седьмой, кажется, не сделал ни единого движения, но его белый хвост слегка вздрогнул, будто от легкого ветерка. – Я снимаю это обвинение, – быстро сказал Йонингу.
– Я признаю, что смерть воина Джангиуки была случайна, светлейший, – сказал Имперканни. – Если бы вы хотели его убить, не думаю, что вы пустили бы в дело кулак.
Нанджи вскинул удивленный взгляд.
Катанджи опять ткнул его в спину, но Нанджи не обратил на него внимания.
Уолли посмотрел на Хонакуру. Старик уже открыл глаза, но дышал хрипло и тяжело и не обращал на происходящее никакого внимания. На него надежды нет.
– Воля Богини важнее, чем сутры! – сказал Уолли. Дело оборачивалось не в его пользу. Ему нужны свидетели! Помог бы Конингу – он все знал. Или Бриу. Но Уолли понимал, что заседание суда не перенесут в храм. Имперканни уже начала надоедать эта тяжба.
– Да, – согласились судьи, – мы клянемся исполнять волю Богини и отдаем ей превосходство перед сутрами. Но кто может определить Ее волю? Следует признать, что сутры – это заповеди Богини, и только в том случае, если существует явное доказательство обратного… если произойдет чудо… Ваш меч удивителен, светлейший Шонсу, но это еще не дает вам права совершать любую жестокость. Здесь – восемь мертвых тел. Что еще вы можете сказать в свое оправдание?
А что еще говорить? Его выслушали, – возможно, человеку ниже рангом не предоставили бы даже этой возможности. Боги его наказывают. Он убил Джангиуки, а потом Второго, который спасался бегством. Возможно, его накажут не за это, но преступления все равно совершены. Нанджи правильно поступил – надо просто признать свою вину.
В случае неудачи наказание – смерть. Обезглавливание – это быстро и безболезненно. Могло быть и хуже.
– Светлейший! – пискнул Катанджи, побледнев от ужаса. Меч совсем съехал у него на сторону. От такой наглости лицо у Имперканни потемнело. Четвертый протянул руку, чтобы схватить дерзкого мальчишку.
– СПРОСИТЕ СВЕТЛЕЙШЕГО ШОНСУ, ПОЧЕМУ У НЕГО МОКРАЯ ЮБКА! – закричал Катанджи, когда его уже тащили.
– Подожди! – рявкнул Имперканни Четвертому. – Что ты сказал, начинающий?
Четвертый вернул Катанджи в вертикальное положение и убрал руку.
– Светлейший, спросите у светлейшего Шонсу, почему у него мокрая юбка. – Катанджи слабо улыбнулся и потер ушибленное плечо.
Имперканни, Йонингу и Нанджи посмотрели на юбку и ботинки Уолли. Великолепно! Значит, Уолли к тому же нарушил какое-то табу, но этого не заметил никто, кроме сообразительного малыша. За такое, возможно, полагается мучительная смерть, может быть, его посадят на раскаленное железо. Ну спасибо, Катанджи!
Йонингу вскочил и пошел к воде, перепрыгнув по дороге через тело Трасингджи.
Имперканни не спускал с Уолли глаз, и в странной, невеселой улыбке обнажились его зубы.
Нанджи тоже смотрел на него блестящими глазами.
Но под слоем грязи, дорожной пыли, под пятнами угля и крови… подо всем этим появилась его знакомая улыбка. Восхищение героем, десять баллов. Что же здесь, черт возьми, происходит?
Вскоре Йонингу вернулся. Он был совсем бледный. Заняв свое место, он твердо сказал:
– Наставник, я хотел бы снять со светлейшего Шонсу все обвинения.
– Вот как? – отозвался Имперканни. – Да, я думаю, вы правы. Светлейший Шонсу, не будете ли вы столь любезны и не разрешите ли моему подопечному снять обвинения? – Его улыбка стала очень дружелюбной.
Так вот как это делается? Уолли вспомнился целитель из тюрьмы, Иннулари. Он умер, потому что не сумел спасти своего пациента. Йонингу, значит, не столько прокурор, сколько истец, и если суд решит, что он выдвинул необоснованные обвинения, он понесет наказание – благодаря такой постановке дел исключается легкомысленное отношение к судопроизводству, а также чрезмерный рост числа юристов. Не то чтобы Уолли нужен раб, но настоящий Шестой – это хорошая поддержка, значит, у него появляется возможность извлечь из всего этого для себя выгоду…
Тут он заметил, что при виде его задумчивости улыбка Имперканни погасла. Теперь, окружают опущенные головы, сжатые кулаки и прищуренные глаза. Что бы там ни говорилось в законах, Йонингу здесь не один. И если Уолли вздумается потребовать своей доли, то ему придется сразиться со всеми, кто здесь есть, начиная с самого Имперканни и заканчивая самым младшим учеником.
– С мастера Нанджи обвинение также снимается? – спросил Уолли, так ничего и не понимая.
Имперканни облегченно вздохнул и опять заулыбался.
– Конечно, светлейший.
Он долгую минуту смотрел на юношу, а когда опять повернулся к Уолли, его улыбка говорила, что Нанджи он видит насквозь. Он привык командовать людьми. В Нанджи он видел сомнения, присущие юному возрасту, а также поклонение перед силой, которое со временем пройдет, и тогда мужество, настойчивость и честность засияют еще ярче.
– Как вы и сказали, светлейший, то, что здесь случилось, – это не вопрос чести, а настоящая битва. Мастера Нанджи можно поздравить с хорошим началом. Он правильно поступил, придя вам на помощь. Его честь безупречна, его мужество не подвергается сомнению, как и ваше, светлейший.
Нанджи открыл от удивления рот, заикаясь, поблагодарил Седьмого, расправил плечи и улыбнулся Уолли.
Имперканни поднялся, за ним все остальные.
– Мне бы очень хотелось, чтобы он присоединился к моему войску, но я полагаю, он опять станет вашим подопечным, светлейший? – спросил он, и его янтарные глаза блеснули.
– Если он согласится, чтобы я опять стал его наставником, – сказал Уолли, – я почту это за честь.
На перепачканном лице Нанджи появилось выражение недоумения и восторга.
– Светлейший! Вы согласитесь принять мою клятву после того, как я на вас донес? – Тыква Золушки опять превратилась в карету со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– Ты должен был так поступить, – ответил Уолли. – Если бы ты не выполнил своего долга, ты был бы мне не нужен. – В любой момент Алису можно увести из Страны чудес.
Йонингу с улыбкой следил за всем происходящим, и от этой улыбки его лицо еще больше искривилось. Имперканни и он не расставались уже много времени и, возможно, без труда угадывали мысли друг друга. Подмигнув Уолли, он сказал: