— Я согласен с вами, — раздраженно реагировал на увещевания старика бизнесмен. — Хотя, честно говоря, у меня нет горячего желания попадать в райские кущи прямо сейчас. Террористам нужны только деньги. Я готов отдать последнее, что у меня есть, — тут Рафаэль поперхнулся, потому что ему вдруг показалось, что старый преподаватель, как прежде на экзаменах, видит его насквозь и понимает, что студент лукавит.

— Практически все, что у меня есть, — продолжил бизнесмен, — я готов отдать для того, чтобы нас всех освободили без ненужного кровопролития. Я деловой человек, я знаю, что с любым партнером можно договориться, если предложить разумную цену. Они записали мое обращение к управляющему банком на видеокамеру. И вот пожалуйста — стрельба!

На что Вагипов старший строго заметил:

— Пророк говорит, что Аллах каждый день говорит: «Эй, Мое создание, ты так неблагодарен! Я о тебе помню и вспоминаю, а ты забываешь Меня? Эй, потомок Адама, что ты ответишь Мне в Судный День?»

Рафаэль нервно пожал плечами и отошел от Галиакбара-хаджи.

Однако продолжавшаяся с полчаса перестрелка наверху закончилась так же неожиданно, как и началась, и теперь паломники с тревогой ожидали развития событий. Вопреки их ожиданиям ничего из ряда вон происходящего не произошло. Вечером, как обычно, принесли воду и лепешки пресного хлеба «хобз».

После ужина один из террористов, охранявших заложников, видимо, сильно томившийся от скуки, взял с собой транзисторный приемник и, включив его, слушал тягучие песни, которые исполняла певица низким, почти мужским голосом. Приемник был настроен на одну из местных FM-станций, и каждые полчаса, прерывая песнопения, диктор сообщал новости.

Ахмед присел, прислонившись к кирпичной стенке, неподалеку от стражника, который, прикрыв глаза, танцевал пальцами рук в такт мелодии. Мальчика не интересовали песни, но он хотел услышать информационный выпуск. Стражник не обращал на подростка внимания, и Ахмед, положив голову на колени, сидел на своем месте неподвижно целый час и таким образом выслушал информационный выпуск два раза.

Подойдя затем к Галиакбару-хаджи, мальчик сказал ему тихо:

— Нас согласились выпустить за полмиллиона долларов. Выкуп должен привезти ваш сын, если я правильно понял.

— Я же запретил своему сыну, — удивился старик. — Он всегда понимал меня с полуслова. Я не мог сказать ему прямо, но он должен был понять. С террористами нельзя договариваться…

* * *

В ту ночь Ричард Бэрроуфильд имел очень неприятный разговор с Абдуллой.

Американец не стеснялся в выражениях:

— Твои люди — тупые скотины, — возбужденно говорил он, — и ты сам не лучше. За что деньги плачу?! Я что тебе сказал? Пусть русские думают, будто мы их не раскусили. Мне нужно заманить вертолет сюда, сбить и заполучить останки. Все остальное — «туман». Если бы я не настоял, чтобы твои бараны прекратили преследовать беглецов, у тебя под началом были бы только мертвые бараны! Скажи мне спасибо, что тебе сегодня есть кем командовать.

— Я никому не позволю себя оскорблять, — вскипел лидер «Молодого фронта Иншаллах», явно не привыкший к такому обращению. — И тем более неверному!

— Ладно, успокойся, — сбавил тон американец. — Ты сам понимаешь, что у меня есть основания быть недовольным тобой. Но это забудем. Наш договор остается в силе. Если у меня будут останки вертолета, который твои… э-э, — Бэрроуфильд замялся, подыскивая нужное слово, — простаки приняли за джина или ангела смерти, ты получишь оговоренную сумму. Даже с бонусом. Вот залог. Будьте готовы к десяти утра.

Американец протянул Абдалле кредитку:

— Здесь миллион долларов.

— Мои люди готовы, — уже вполне умиротворенно ответил Абдалла. — Я поговорил с ними. Обещал хорошую награду. Завтра в десять утра этого русского джина встретит десяток «стингеров». Даже если у него такая хорошая защита, как ты рассказывал, десяток «стингеров», выпущенных одновременно, сделают свое дело.

— Завтра конструктор русского вертолета должен передать выкуп, — напомнил Бэрроуфильд. — К полумиллиону, который он привезет, я добавлю еще полмиллиона, если привезете его живым. Пошли надежных людей.

— Твои полмиллиона входят в общую сумму? — деловито уточнил главарь террористов.

— Нет. Этот тот бонус, о котором я говорил, — успокоил его американец и еще раз добавил: — Пошли надежных людей.

— Я поеду сам, — твердо сказал Абдалла.

— Мне это не нравится, — поморщился Бэрроуфильд. — Конструктор может оказаться твердым орешком. А вот его вертолет, если он будет у нас в руках, расскажет все. Ты должен быть там, где решается более важное дело.

— Я сам решаю, где мне быть, — отрезал главарь террористов.

«Не верит, — решил Бэрроуфильд и вспомнил старую английскую пословицу: лучше одна птичка в руках, чем две в кустах». Именно этой мудростью, вероятно, руководствовался Абдулла. Похищение человека — дело для него более привычное, чем охота за вертолетом-невидимкой.

— Русского конструктора будут плотно опекать, — сказал наконец американец. — Это может быть опасно.

— Все в руках Аллаха, а я лишь покорный слуга Его, — стоял на своем Абдулла.

— Ладно, тебе решать. Кто останется вместо тебя?

— Это не проблема. Вахид будет руководить операцией здесь.

— Он справится? — недоверчиво поинтересовался американец.

— Он опытный боец. И мои люди надежно подготовились.

— Смотри. На карту поставлены очень большие деньги. Такими деньгами не шутят.

— Я не люблю шуток, — заверил Абдулла, и Бэрроуфильд протянул ему руку.

Террорист пожал ее и сказал:

— Мне пора. До Дамаска еще нужно доехать. Я предупредил Вахида, чтобы он прислушивался к твоим словам.

— Спасибо. Удачи.

Абдулла открыл наружу дверь из бункера и, не оборачиваясь, бросил:

— Все в руках Аллаха.

39

В девять часов утра Дамаск уже давно проснулся и трудился в поте лица. Офисные служащие заняли места за столами и столиками, торговцы открыли большие и маленькие лавки, кассирши в супермаркетах давно сидели на своих вертких креслицах, горничные в гостиницах усердно и бесшумно убирались в коридорах отелей, в кофеварках за стойками баров и кофеен сварили уже не по одному литру кофе.

Улицы заполнялись потоком машин разнообразных марок, и в воздухе над этим потоком не умолкали казавшиеся простуженными голоса автомобильных клаксонов.

По одной из нешироких улочек, примыкавших к древней Виа Ректа — Прямой улице, которая ныне называется Мидхат Паша, брел, разглядывая вывески, невысокий, коренастый, абсолютно лысый человек с густыми черными бровями над слегка раскосыми глазами. Он был одет в мешковато сидящую на нем пиджачную пару темно-серого цвета, которая явно была скроена по лекалам прошлого века где-то далеко от европейских, и не только европейских, столиц.