Об этом же думали и окружавшие его офицеры.
— Если каждый солдат каждой стрелой попадет в птицу… — сказал чей-то голос.
Все равно в целой армии не наберется столько стрел.
— Остановите их! — крикнул Найномэр.
Если дикие орлы не камуфляж, если они будут сражаться на стороне мятежников, от армии его лордства маршала Найномэра только перья полетят.
Это не сражение — это побоище.
Солнце померкло. Найномэр поднял голову. Тысячи Птиц бестолково копошились в небе, массы птиц, лес крыльев; некоторые летели так низко, что маршалу захотелось присесть, спрятаться, закрыть лицо руками от стыда. Люди кричали и ругались, а соседи все напирали, толкали их сверху и снизу. Всюду промахи, непростительные ошибки.
Но несмотря ни на что, лорд Найномэр гордился, восхищался своим отважным воинством, королевской армией, его армией. Летуны, властители ветров!
«Храбрые парни! Многие из вас не вернутся из сегодняшнего сражения, — думал он. — В неравный бой посылаю я вас. Но вы исполните свой долг. Я сделал, что мог. Настал черед короля Джэркадона».
Стая орлов промчалась над вершиной Ракарра, на огромной скорости кинулась вниз, навстречу ветру.
И тут случилось нечто очень странное, никем не предвиденное.
Каждая птица подняла ногу и наклонила голову — никому из летунов не доводилось наблюдать такого движения. Каждая птица. Все разом.
В унисон вскрикнули четырнадцать тысяч глоток.
В кровавый цвет окрасилось небо.
«Последний из племени летунов».
Сэр Укэррэс
Королевский дворец на Рамо был великолепнейшим жилищем, какое только может вообразить себе человек. Королевский орлиный питомник не уступал дворцу. Оролрон не скупился. Постройка, оборудование были выше всяких похвал. Несмотря на подавленность, на охватившее его безразличие, герцог Фонский был потрясен. Ни в каких исправлениях, улучшениях питомник не нуждался. Все возможное делалось или было сделано. Впрочем, не за тем его здесь и заперли. Герцог знал, что сопротивление бесполезно, остается лишь подчиниться.
Он выгнал главного птицевода из его благоустроенных покоев и поселился в них сам. Заказал побольше первосортного вина, нанял четверку покладистых девиц и целыми днями валялся с ними в постели и пьянствовал. Или же погружался в мрачное раздумье.
В первый же день Альво получил коротенькую записку от маркизы: король, мол, весьма доволен Элосой, но она приустала с дороги, и доктора прописали ей постельный режим. Герцог сжег письмецо и кликнул очередную девку.
Скучно тянулись дни. При дворе у Альво не было друзей, никто не приносил свежие сплетни. Властитель Рэнда превратился в парию; сам вид его служил уликой, обличал изменника. Одиночество стало уделом герцога с тех пор, как он покинул Найнэр-Фон. Теперь изменилась лишь обстановка. Если б не титул, Джэркадон вверг бы его в темницу. Настоящие его покои, что ни говори, все-таки лучше. Вполне терпимо устроился.
Он размышлял. Он вспоминал свои ошибки. Много их было, слишком много.
Он упустил Мэйалу, а такая страсть приходит только раз в жизни. Только раз. Но герцогу и принцессе, чтобы заключить брак, необходимо разрешение короля. Оролрон отказал и вытребовал ее ко двору. Фон мог воспротивиться, но тогда бы он оказался между двух огней: мятежниками с одной стороны и разъяренным повелителем — с другой. Это означало новый бунт, а государству и без того угрожала опасность. Он покорился. Что это было — верность короне или трусость?
Он способствовал перемирию между королем и Карэмэном. До сих пор герцог Фонский верил, что мирный договор был шедевром дипломатического искусства. Но не был ли он второй ошибкой?
Ему не следовало жениться на Фэннимоле. Она принесла ему земли, но он не желал ее, а любил и того меньше.
И тут мысли герцога Альво неизменно возвращались к Элосе. Элоса? Четвертый куплет его погребальной песни, четвертая ошибка. Алмаз ярче сверкает на Черном бархате; даже самому сильному, самому суровому человеку необходимы тепло и ласка. Необходима хоть какая-то отдушина. Всего этого он лишился, потеряв Мэйалу; не нашел в Фэннимоле; а неприступные скалы Рэнда — его владений — не согревали душу. Всю нежность, на которую был способен, отдал он Элосе, он потакал всем капризам девчушки. И что же? Бархат исчез, остался один алмаз — твердый, острый, холодный. Элоса, птичка моя!
Еще бутылочку.
Хиандо-Кип? Даже не ошибка — безумие. Но она клялась, что беременна и ребенок родится в срок. Когда весть о рождении наследника достигла Найнэр-Фона, он подсчитал дни и успокоился. Вспоминал только проведенные с нею часы — его звездный час на пути к смерти. О Мэйала!
Но потом Фэннимола отправилась во дворец. Она и всегда-то была унылой стервой, а вернулась просто мрачнее тучи, темнее Темной стороны. «Посади наследника рядышком с кухаркиным ублюдком Рорином — и различить их можно только по возрасту, — заявила герцогиня. — Объясните-ка это королю, объясните народу, ваша светлость».
С тех пор связь между Найнэр-Фоном и Рамо практически прервалась.
Сколько же ошибок он насчитал? Пять? Как правило, считать дальше не хватало сил. Он бывал уже чересчур пьян.
Приезд Виндакса? Роковая ошибка — но не его.
Он утаил от Виндакса письмо короля, отложил до окончания охоты. И вот произошел тот… тот несчастный случай. Небрежность, ошибка или же просто попытка совершить доброе дело? В конце концов письмо ничего не изменило бы.
Значит, пока пять. Обычно с возрастом люди умнеют, его же ошибки становились все серьезнее.
Шестая ошибка — неверное решение, которое он принял в гнезде, когда тот выскочка-плебей, Принц Тень, потребовал сделать выбор между Виндаксом и Джэркадоном. Правда, он защищал Элосу. И разве может человек чести позволить своему внебрачному сыну сесть на чужой трон? Законы чести? Гм…
Новая бутылка и новая девка, та что под рукой, до которой легче дотянуться губами.
Шестая ошибка самая страшная. Десять минут с Джэркадоном — и у герцога не осталось ни капли сомнения. Он — первый вельможа государства — получил весть о том, что старший принц жив. Он мог повернуть ветер, мог вернуть Виндаксу корону. А он, он отдал королевство на растерзание садисту и деспоту, неуправляемому похотливому юнцу, у которого одно на уме — высечь кого попало и развлечься с малолетними девчонками.
Джэркадон небось воображает, что совратит и Элосу. Дудки! Она сумеет дать отпор. На сей раз короля ждет разочарование.
Девять дней самобичевания и разврата. На десятый герцог протрезвел, сверился с календарем и принудил себя написать королю. Альво униженно молил позволить ему посетить дворец по случаю совершеннолетия дочери. Ответила вновь маркиза: король в честь дня рождения Элосы хочет устроить вечер, небольшую, но чудесную вечеринку только для близких друзей, ровесников девушки. Герцога не пригласили.