– Так в чем загвоздка? Давайте, я попросту расстрою сегодняшний праздник, и вся недолга! – предложила Люция азартно. – Средств и влияния у меня на это хватит, будьте уверены. Попутно прищучим растлителя. У меня на него, сами понимаете, давнишний зуб, и предлинный!.. Ну, все равно, что бивень мамонта.
– Мне бы не хотелось доводить до крайностей, – рискуя поссориться с зубастой бабулей непутевых близнецов, воспротивился Иван. – Во-первых, Лео, может статься, вовсе ни при чем. В моем деле, – уточнил он. – Поэтому мне непременно надлежит переговорить с ним лично. Ведь если он виноват, то отмена лаймитских гуляний все равно ничего не изменит. В лучшем случае отодвинет время нового покушения, да и то не наверняка. Если Лео невинен – тем более бессмысленно. Во-вторых, пострадают лимонады, которые вообще ничем перед нами не провинились. И, в-третьих… А вдруг на самом деле явится сегодня этот их лучезарный божок с полным лукошком благодати? Нет, ну вы подумайте – первосортное благо из самой сердцевины мира! Для вас, для ваших внуков и ваших мандариновых плантаций. Для почтенных аринцев и правоверных лаймитов. Кому от этого станет худо? И вообще, – заключил он, – я убежден: всего надежней действовать не скоропалительно да наобум, а соответственно обстоятельствам. Чтобы не напортачить.
– Значит, предлагаете руководствоваться священным принципом врачей: «Главное не навреди»?
– Именно так.
– Хорошо, уговорили, – блеснула глазами Люция. – В конце концов, кто помешает мне накрутить хвост этому вечно юному гиссерву чуточку позже?
Иван с удивлением подметил, что совсем уже перестал обращать внимание на ее внешность. Привык и даже как будто стал находить в ведьмовских чертах какой-то особый шарм. Впрочем, иначе и быть не могло – старуха ему неимоверно понравилась.
Архэвисса взмахом хлыстика подозвала недвижимо стоящего поодаль безымянного. Изменившимся голосом, глядя подчеркнуто мимо, приказала:
– Эва Виктора поторопить, сказав, что в противном случае он рискует пропустить ужин. Упомянуть, что будет ужин максимально кратким, ждать я никого не намерена. Распорядиться подавать на стол. И сию минуту велеть запрягать Мегеру! Коляска – загородная. Да живо там!
Последняя фраза была явно лишней. Вышколенный слуга улетучился скорей, чем ноктис, попавший под заревой солнечный луч. Люция довольно усмехнулась и спросила, чрезвычайно ли она похожа на жестокую рабовладелицу. Иван в тон ей сказал:
– Да сударыня, изрядно. Однако ж, прогрессистка все равно видна.
Люция в голос расхохоталась.
АРИН
Вчера. Вечер
Мегера была черна, как вороново крыло, высока в холке и, по-видимому, очень зла. Она храпела, трясла головой и казала зубы – почище иной собаки. Люция предупредила имяхранителя, что кобыла абсолютно не выносит незнакомцев, и потому следует держаться от нее на расстоянии. Могла бы не предупреждать. Ивану казалось, он и без того видит пылающие над конским крупом письмена, обращенные лично к нему: «Если жизнь дорога – не приближайся!».
«Ну, прямо-таки анекдотично, – думал он, влезая в коляску и косясь на лошадь (которая также косилась на него, причем крайне неодобрительно), – и эта ведь туда же! Что за напасть? Одни только поезда меня кое-как выносят. Проклят я, что ли? Демоном каким-нибудь взнуздан и оседлан? Не-ет, дайте закончить с этим делом, ей же ей наведаюсь к экзорцисту!»
Втроем в бричке было тесновато. Она была рассчитана на одного, много двух седоков средних габаритов. Видимо, архэвисса привыкла обходиться в поездках без спутников. Поместились так: она за вожжами, посредине; мужчины по краям. Иван сидел слева, и в один бок ему упирался кожаный валик подлокотника, а в другой – твердое угловатое железо: воинственная старушка прихватила в дорогу старинный двуствольный пистоль. Пружинный пистоль был заряжен и стоял на предохранительном взводе; длинные стволы начинены стрелками с парализующим составом на остриях. Приходилось надеяться, что древние внутренности оружия не износились до последней степени. И на то еще, что где-нибудь на кочке пистоль вдруг не выплюнет в бедро Ивану жало, способное утихомирить в мгновение ока медведя-шатуна. Впрочем, приключиться с ними могло всякое, и терять в случае чего драгоценные мгновения, чтобы зарядить этого современника пращей и баллист, представлялось неразумным.
Дорога, мощеная в шахматном порядке красным и серым булыжником, шла меж рядов старых деревьев. Кроны смыкались сплошным пологом, и там, среди листвы, бурлила жизнь. Носились во множестве блестящие жуки, шныряли какие-то проворные твари. Не то птицы, не то зверьки, не то древесные змейки и ящерицы, а скорей. все вместе. Кто-то невидимый и, судя по могучести глотки, довольно крупный, пронзительно верещал над самой головой. Звук перемещался – крикун сопровождал коляску, не отставая.
Вик с жаром уговаривал бабушку остановиться и пальнуть из пистоля «на голос». Ну, хоть ради острастки, надоел этот крикун уже до последнего предела. Люция не соглашалась, аргументируя тем, что вместо относительно безобидного визга могут начаться гораздо более серьезные неприятности. Например, массированный обстрел пометом. Жидким и чрезвычайно едким, выстреливаемым с огромной силой и точностью. Готов ли он, Вик, к подобному развитию событий?
Вик сознался, что готов не вполне.
– Так-то! – молвила Люция назидательно и вдруг с поразительной быстротой навскидку выстрелила.
Звук раздался такой, будто лопнула ось коляски. По меньшей мере. Мегера прянула, но была удержана твердой рукой. Визг немедленно оборвался, в кронах зашуршало, и позади экипажа на дорогу шлепнулось бурое хвостатое тельце.
– Так-то, – еще раз сказала архэвисса и сунула пистоль Ивану. Перезарядить.
Виктор захлопал в ладоши и чмокнул бабушку в щеку.
Вскоре они свернули на хорошо укатанный проселок, засыпанный опавшими лепестками. Потянулись по сторонам бесконечные шеренги мандариновых деревьев. Кое-где между ними можно было разглядеть работающих людей. Чем они могли заниматься сейчас, когда плоды еще не созрели, а цветы облетели, далекий от сельского хозяйства Иван не представлял совершенно. Спрашивать было неохота.
Работники, оказавшиеся поблизости от дороги, при виде подъезжающей брички снимали мягкие широкополые шляпы и почтительно кланялись. Люция, руководствуясь одной ей известным принципом, то салютовала в ответ двумя пальцами, то кивала, но чаще всего воздерживалась от любых жестов.
Клонящееся к горизонту солнце приятно грело спину, рессоры были мягки, Мегера, несмотря на крутой норов, бежала ровно. Вдобавок Вик принялся довольно мелодично напевать что-то покойное, вроде бы даже знакомое, полузабытое. Ивана стало клонить в дрему. Сонливости он сопротивлялся без особого усердия.
Пробудился, когда лошадь встала. Начинало смеркаться. Коляска стояла на пригорке, и впереди было такое… Иван спросонья даже не сразу понял, что именно.
– Ух, народищу-то! – воскликнул Вик. И только тогда до имяхранителя дошло: темная подвижная масса впереди – люди.