Имяхранитель рывком распахнул дощатые створки и смахнул с полок разноцветное тряпье. Ногой отбросил ворох ветоши в угол, вернулся к кочегарам, горой навис над ними.
– Недавно вы подновили фундамент котла. Я вижу это. Где цемент? Отвечать ясно и четко. – Холодный рокочущий голос жуткого обломка бросил колонов в дрожь.
– В мешке под рогожей, в углу.
– В сером мешке.
– Да, в сером, в сером!
– Здесь нет других, болваны. – Иван ухватил пятерней перевязанное горлышко мешка и одним рывком вздернул с пола. – Пуда на два потянет. Как раз хватит.
От каждого слова невероятного здоровяка безымянных колотило, будто в приступе падучей. А уж в глаза обломку смотреть колоны не стали бы, хоть режь их, хоть вешай. Против этого восставало что-то глубинное, животное, для чего не нужно слов, и что безымянные сохранили куда лучше, чем люди.
– Масло. Где оно?
Кочегары показали, где хранится машинное масло. Грубую оберточную бумагу имяхранитель нашел сам. Колоны во все глаза следили за его манипуляциями, всякий раз в ужасе зажмуриваясь, как только Иван начинал говорить. Он промаслил несколько листов и положил подле котла, чтобы бумага подсохла, но не сгорела.
– Сюда заходит стража? – очередной его вопрос снова поверг безымянных в ужас. Бедолаги оказались весьма восприимчивы к Ивановым обертонам. Стоило ему снизить голос на полтона, кочегаров пронизывал животный страх.
Пленники истово замотали головами: «Нет, нет!»
Обломок холодно усмехнулся и вытряхнул на пол немногочисленное содержимое своей сумки. Заточенный в прочную стеклянную трубку гриб-люминофор с островов, моток жгута, кистень и полотняный мешок, перетянутый у горлышка. Иван развязал тесьму на мешочке и высыпал на кусок ветоши порошок горчичного цвета. Запахло чем-то сырым, похожим на непропеченный хлеб. Порошка оказалось около трех полных горстей Ивана, а если брать горсти кочегаров, так и все пять. Обломок разделил кучку на три равные части и пересыпал две доли на другие тряпки. Добавил цемента, смешал, аккуратно завернул, туго перетянул жгутом. Каждый тряпичный мяч обернул уже подсохшей промасленной бумагой и, холодно улыбнувшись, сказал безымянным:
– Помолясь, приступим?
Кочегары, под коркой грязи даже не бледные, а уже просто белые, механически кивнули. Как кивали последние пять минут на всякий звук, будь то слова обломка или просто шорох угольной кучи.
– Я отлучусь. Скоро буду. Не скучайте.
Иван покинул котельную, прошел дальше по коридору и в замызганной, давно нечищеной уборной кочегаров замер над провалом клозета.
Грозно лязгнули челюсти.
Два дня до полной луны
Иван, облаченный в далеко не новую, но старательно выстиранную форму, прошел через ворота «Солнечного пламени». Давешний толстомордый, завидев его, удивленно хмыкнул:
– Пришел? Не передумал? Силе-е-ен!
– Работа как работа.
– Ну, иди за мной, новичок. Покажу машину.
– Нельзя мне в машину, – Иван, ежась, отгородился рукой. – Никак нельзя. Уж лучше пешком.
– То есть как нельзя? – удивился толстомордый. – Больно много всего понадобится для работы-то. Не унесешь.
– Укачивает меня, – прошептал Иван и поманил диспетчера пальцем. – Ухо дай.
Тот подставил ухо и по мере того, как Иван что-то шептал, и без того широкое лицо диспетчера делалось просто лунообразным. Он улыбался. Впрочем, нет – просто смеялся, рокоча переливами, будто гром небесный.
– Вместо чистки… сам добавишь… – Толстомордого согнуло пополам в приступе немилосердного хохота.
– И получится: что ездил, что не ездил – все равно грязь, – Иван горестно развел руками.
– Ну, хорошо, – диспетчер, отсмеявшись, утер слезы. – Будет тебе транспорт без качки. Ступай за мной.
В гараже, бывшем когда-то конюшней, в дальнем углу обнаружился раритет, каким-то чудом не угодивший до сих пор в музей древностей: перекошенная телега на рессорном ходу, нелепо растопырившая рассохшиеся ребра-поручни. Рядом с ней уныло жевал сено старый-престарый осел с поседевшими от времени кончиками ушей.
– Принимай! – Толстомордый хлопнул осла по крупу, тот недоуменно повернул к человеку морду и грустно моргнул. – Его зовут Октавио. А я – Бука. Умеет Бука угодить людям! Потому он нужен всем!
– Принял! – Иван и Бока ударили по рукам, и толстомордый ожесточенно затряс кистью, будто ожегся.
– Полегче, обломок! Бока еще нужен людям!
Иван лишь кивнул, всецело поглощенный подготовкой экипажа к выезду: сбруя, телега, инструмент.
Уже в сумерках диспетчер вручил ему бумагу с адресом:
– Твой первый вызов. Западный полис, дом бакалейщика Одисса Валла. С почином!
Новообращенный золотарь кивнул и поставил в телегу ящик с инструментом.
Арсенал борца с нечистотами на сторонний взгляд выглядел весьма внушительно: емкости с реагентами-ратворителями, ветошь, узкое ведро, длинный гибкий ерш на тяжелой станине, сплетенный из косиц стальной проволоки. Ершики калибром поменьше. Самый большой ерш заканчивалсянеким подобием набалдашника, оперенного растопыренными крючьями. Иван лишь головой покачал, взвесив на ладони «булаву золотаря». Жуткая штука.
– Пошел, Октавио! – Бука хлопнул осла по крупу, и ветеран борьбы за чистоту в отхожих местах, грустно цокая копытцами, двинул прочь со двора. – Ни пуха, новичок!
По указанному адресу Иван так и не прибыл. Едва скрылась за углом контора «Солнечного пламени», имяхранитель свернул с дороги, что вела в западный полис, и перенаправил Октавио прямиком к дворцу.
– Бакалейщик подождет, – ухмыльнулся «золотарь». – Уверен, человек он чистый душою, а к чистому грязь не липнет.
Ослик только ушами прянул, выражая вознице глубочайшее одобрение. Славный экипаж тихим шагом проехал полпути до резиденции басилевса, когда навстречу, распугивая зазевавшихся прохожих, с диким ревом и грохотом вынесся автомобиль. Иван сразу признал в нем императорскую курьерскую машину.
– Сто-о-ой! – замахал имяхранитель курьеру, выворачивая Октавио на встречную полосу. – Гонишь, как сумасшедший, еще собьешь кого! Еду, еду уже! Получили вашу депешу, по линзе передали. По горлышко в золоте, сердешные?
Курьер облегченно вздохнул и, разворачивая экипаж, крикнул Ивану:
– Лезь ко мне! Так быстрее!
– Имущество не брошу! – «Золотарь» покачал головой, поджал губы и кивнул на осла. – Октавио – скотина инвентарная. Состоит на учете. А с вас всяко не убудет. Езды до дворца – никак не боле десяти минут. За то время хуже не станет. Уж поверь мне, дружище!
Дружище раздраженно фыркнул, отчаянно махнул рукой и перед тем, как убыть обратно, крикнул:
– Чтоб через десять минут был на месте! Опоздаешь…