– Не поверите – вы!
– Да поверю, – небрежно бросила я, махнув рукой. – Хотя порою с трудом верится в дела рук своих.
– Дела рук своих?
– Совершенно верно. Идея устроить вашу личную жизнь целиком и полностью принадлежит мне.
Я просто горда собою! Как небрежно, ровно и отчасти лениво мною брошена убийственная фраза! Иван в шоке – губы плотно поджаты, глаза вымерзли и остекленели, челюсть медленно и тяжеловесно, словно мельничный жернов, прянула из стороны в сторону и вернулась на место, лязгнули зубы.
– Вам?
– Считайте этот демарш официальным сватовством. Иван, поздравляю, вы просватаны! Сколько времени нужно на раздумье? Я не слишком бесцеремонна?
Неделю обломок будет переваривать сегодняшнее кофепитие, досадливо поджимая губы, а я буду смаковать подробности этого утра всю оставшуюся жизнь… если останусь жива. Уверена, больше мне такого шедевра не сотворить, потому что, если Иван меня не задушит, я лопну от собственной наглости, замешанной на дерзости.
Гость быстро пришел в себя.
– Я обломок, – ухмыляясь, сообщил он.
– Ерунда! А я дура.
– Я беспокойный.
– А я дура.
– Я опасен.
– А я дура. Еще кофе?
Иван кивнул. Я медленно поднялась со стула и одним легким незаметным пассом расстегнула фибулу.
– Со сливками и миндалем?
Да, со сливками и миндалем. Тяжелый шелк халата, несколько минут или пара движений…
– Сейчас достану…
Удивление + успокоение
Дальнейшие подробности, милая бумага, оставлю при себе. Мне совсем не хочется, чтобы ты покраснела. Хватит и того, что стены до сих пор стоят розовые от смущения. На языке так и вертится вопрос к самой себе: собственно, кто тут целомудренно вышивал крестиком несколько недель назад? Одно скажу – впервые в жизни я полетела. Я летала…
Не сказать, что я абсолютная выжига в альковных делах, однако, тоже ягода мятая. Иван неимоверно могуч и колоритно волосат, все это вкупе действует на меня магнетически и будит здоровый позыв улечься ухом на грудь и слушать биение огромного сердца, сдерживая чих – жесткие волосы щекочут нос. Широченной пятерней обломок нырнул в пучину моих рыжих волос и долго не выходил. Перебирал волнистые локоны и любовался отблеском медно-красного Имени. Под сиреневым шелковым одеялом было очень уютно, и я начала проваливаться в сладостное усталое забытье.
– И чего тебя понесло вчера в мою сторону? Я понимаю, ноктис чрезвычайно непредсказуем, но ты заигралась, и это могло стоить тебе Имени.
– Заигралась?
– Тебя вынесло на сцену в самое неподходящее время. Более неудачно появиться ты не могла. Невозможно в принципе.
– Я сделала это?
– Со всех сторон нас обложили горги, только и знай, что маши кистенем направо и налево, и тут появляешься ты, вернее, твой ноктис и бездумно лезет в самое пекло. Неклассическое прочтение третьего лишнего.
– Что с дуры возьмешь? – выдохнула я и уткнулась носом в Иванову грудь. – Тебя предупреждали. Я ненормальная.
– Согласен, – бросил «жених», и в горле его что-то масляно рокотало. – Только дура может польститься на сумасшедшего обломка с буйным нравом. Только конченая дура целый месяц будет выслеживать объект своей нездоровой страсти, и только неизлечимая дура может рассчитывать со мной на счастливую жизнь.
Я пожала плечами. Он все знает, и про слежку, и про школу фехтования. Ну и ладно, дура и дура. Вот только…
– Ваня, дуры не летают. А я лечу!
– Не поднимайся к солнцу. Обгоришь, – мрачно предостерег Иван.
– Так что с моим сватовством?
– Я не принимаю решения наобум. Поживем – увидим. Ты страдаешь морской болезнью?
– Чем?
– Значит, нет. День в самом разгаре, и времени у тебя предостаточно. Успеешь.
– Успею – что?
– Собраться. Морской круиз – именно то, что сейчас нужно. Надеюсь, попутным ветерком малость посдует нашу с тобой дурость.
– Лишь бы новой не надуло, – я сладко потянулась под одеялом.
– От этого не убережешься, – усмехнулся Иван и взъерошил мои волосы.
Восторг + новизна
Иван не стал заказывать турне на многопалубном круизном пароходе. Толчее и сутолоке предпочел камерную парусно-паровую яхту. Капитаном судна был живописный дед, старпомом и руководителем вояжа – сам обломок, а я – всем остальным, в том числе матросом на испытательном сроке.
– Светские дамы локти себе искусают, когда ты на каком-нибудь приеме станешь рассказывать, как ходила матросом под парусом, – усмехнулся Иван, укладывая в бухту толстенный швартов. – В очередь выстроятся. Это сделается очень модным в нынешнем сезоне.
– Перво-наперво очереди выстроятся к модисткам, – выдохнула я, разгоняя шваброй воду по палубе. Кажется, так это делают на кораблях? – Ибо никуда без модного костюма!
К выходу в море мы готовились два дня. За ходовую часть отвечал капитан, за погрузочные работы на судне – Иван, а за припасы и чистоту – я. Яхты под наем, в идеальном порядке снаружи и внутри, стояли у специального пирса в акватории порта. Мне, конечно, не было известно, чего и сколько обычно берут с собой в плавание, но большой мешок сухарей и мешочек кофе я заказала первым делом. Припасы доставили на грузовом автомобиле прямо к яхте – это капитан посоветовал нам отовариться на сухопутном провиантском складе в торговой части города. Обозрев горку провианта, дед ко всему заказал шоколада и морских галет.
– Забыл спросить, – уже дома, вечером усмехнулся глава нашей прогулочной экспедиции. – Ты хоть плавать умеешь? Все же в море выходим, не в луже барахтаемся.
– Девчонкой плавала, – махнула я рукой.
– Стало быть, умеешь.
Утром, накануне дня отхода, обозрев мои туалеты, обломок забраковал все. Потащил к модистке.
– Никуда не годится. Слишком много рюшей и оборок. И вообще… – В карете Иван провокационно умолк.
– Что вообще?
– Юбка без рюшей гораздо лучше, чем юбка с рюшами, короткая юбка без рюшей, гораздо лучше чем просто юбка без рюшей… – усмехаясь, обломок сделал многозначительную паузу.
– Продолжай, – голос у меня предательски дрогнул.
– А штаны гораздо лучше, чем короткая юбка без рюшей.
– Ты хочешь, чтобы я надела мужеское платье? – Все же есть на свете вещи, которыми можно удивить даже дуру.
– Хочу, – Иван энергично кивнул. – И ты наденешь!
– Но дамы не носят мужские штаны!
– Ты не обычная дама. Иначе не собралась бы за меня замуж!
Модистка долго не могла понять, чего от нее хочет здоровенный громила с холодными глазами, а когда уразумела, посмотрела на меня, как на несчастную жертву, обреченную на жестокое заклание.