– А карп действительно хорош. Гречка просто чудо! Оливковое масло и кардамон?
– Угадал! А еще розмарин и красный перец. Рад, что понравилось. Вот, держи.
Секретарь передал Ивану лист бумаги, расчерченный в линейку и густо исписанный убористым почерком.
– Имя, победы, поражения, годы… – обломок читал названия столбцов и одобрительно кивал. – Ты просто молодец, Барма! То, что нужно!
– Может быть, в качестве благодарности ты, наконец, объяснишь, зачем тебе это нужно?
Иван помедлил, какое-то время пристально смотрел Барме прямо в глаза, затем кивнул.
– Неладное творится, старина, неладное.
– Ты об убийстве Стоика?
– И о нем тоже. Стоик на леднике в полиции, Урсус в госпитале. Мне это не нравится. Чертовски не нравится.
Барма кивнул. Вышел за порог, оглядел длинный коридор в обе стороны и поманил Ивана пальцем.
– Мне тоже это не по нраву. Вокруг нас ведутся странные игры, и отовсюду пахнет гнильцой. Жуткий запах!
– Ты что-то знаешь?
Барма многозначительно покачал головой и произнес лишь одно слово:
– Деньги.
Иван сложил листок вчетверо, спрятал в карман куртки и с порога попрощался:
– Будь здоров, хромой победитель бумаг! И вот что: держи ушки на макушки, но не верь всему, что болтают. Врут много…
Наша служба и опасна и трудна
Дома Иван внимательно просмотрел список, начав снизу. Чем ближе он продвигался к вершине, которую единолично и занимал, тем удачливее становились имяхранители. Оно и понятно, чем больше в тебе горячего воздуха и чем меньше балласта, тем выше летаешь. Стоик оккупировал пятую строчку, Урсус четвертую, на третьей вольготно расположился Кастор, а вторую занял Лайморанж.
Почему беды посыпались на имяхранителей перед полной луной и сразу после? Надо ли полагать, что полная луна имеет какое-то отношение к случившемуся? Но какое? Иван прошел на кухню и достал джезву. Если сейчас имяхранитель номер один срочно не примет ударную дозу кофе, печальная статистика последних дней станет богаче на один инсульт. Голова просто разорвется. Да и желудок обмануть не мешало бы. Карп, фаршированный гречкой, оставил о себе лишь светлое воспоминание, легкое, как взмах плавника, а приятная тяжесть в животе совершенно исчезла.
С чего начать? Не с того ли, что имяхранители выведены из строя, один навсегда, другой надолго? Что предшествовало трагедии? Не с неба же пал на их головы меч карающий? Наоборот, карающий меч имел вполне человеческого хозяина, вспомнить хотя бы бутыль вина и бокалы в квартире Стоика. Урсус и вовсе нес чушь несусветную, будто бы он, Иван, напал на него. Непонятно. Но если разделить ворох вопросов на кучки поменьше, станет куда как легче. Какой подлец это сделал, зачем и – очень важно! – кто следующий? И добро бы следующим был он сам, за себя не так страшно, как за других, но как быть с нездоровой педантичностью душегубов? Они двигались строго по списку снизу вверх, и между Урсусом и Иваном располагались еще двое. Как быть с ними? Эх, знать бы, чем не устроили имяхранители ночных убийц! Ладно, разгадка дело времени, а пока предостеречь Кастора и Лайморанжа все же не помешает.
Утром, едва встало солнце, Иван вышел из дома, даже не позавтракав. Лишь чашка кофе придала ему бодрое расположение духа. В ранний час улицы были пустынны, и конный экипаж быстро доставил Ивана в нужную часть города. Барма еще почивал.
– Кто там в такую рань? Кого принесла нелегкая?
– Нелегкая принесла меня. Это Иван. Если ты побыстрее откроешь дверь, необычайно поможешь следствию!
– Какому еще следствию? – заспанный Барма смотрел одним глазом и вообще выглядел потешно – взъерошенный, пижамная куртка вывернута наизнанку.
– Так говорят полицейские дознаватели в книжках, – сообщил Иван, проскальзывая внутрь, мимо хромого. – Жену не разбудим?
– Да уж разбудили, – Рагацца, заспанная, под стать мужу, появилась на пороге гостиной в полном боевом облачении: тяжелый домашний халат, ночная сеточка на пышных волосах. Зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Ваня, что случилось? Ты хоть завтракал?
– Зришь в самый корень, душа моя! – Иван потер ладони в предвкушении домашнего завтрака. – Конечно, натощак! Цени, Барма! Такая женщина на вес золота! Истину видит одним глазом!
– И под это дело наливочку! – мигом оживился хозяин. – Немного. Ибо дело чрезвычайной важности, милая! Соображаешь?
– Соображаю, – Рагацца многозначительно посмотрела на Ивана, и когда муж отвернулся, пальцами показала «чуть-чуть». Обломок согласно кивнул.
Ну… за успех
– Удивительная вещь – твой список, – Иван похлопал себя по нагрудному карману. – Весьма удивительная. Ты хоть понимаешь, о чем речь?
– Не вполне! – заявил Брама, облизываясь на наливку. – Я с утра вообще плохо соображаю. Твое здоровье!
Он опрокинул в себя рюмку сливовки и блаженно закряхтел. Иван подождал, пока секретарь откашляется, вынул лист из кармана и подвинул к нему. Барма взял список, развернул, бездумно поводил по нему пальцем и вопросительно уставился на обломка.
– И что я должен здесь увидеть? Я сам писал эту бумагу. Со вчерашнего дня в ней ничего не добавилось кроме складок.
– Каким в списке Стоик? – терпеливо спросил Иван.
– Пятым. Убит.
– А четвертый?
– Урсус. В госпитале.
– Ничего странным не кажется?
Барма несколько секунд смотрел на лист, затем помрачнел. До него дошло.
– Не сделай ты список у меня на глазах, – сказал Иван, – подумал бы, что убийца имеет такой же.
– Постой, постой. Ты хочешь сказать, что этот злодей движется снизу вверх по такому же списку?
– И вряд ли это случайность, Барма. Кто имел доступ к статистике, кроме тебя?
– Мой предшественник, дьявол его раздери. Четвертовал бы негодяя!
– Он мог составить такой список?
– Ну, разумеется! Как ответственный секретарь, он имел полный доступ к бумагам гильдии!
– И куда делся?
– Уволился. Месяц назад.
– Где он живет?
– Восточный базар. Улица Зеленщиков.
– Одевайся, едем.
– Ну, по последней! За успех!
– Барма, ты неисправим! За успех!
Ищут пожарные, ищет полиция
– Подскажите, дема, дома ли Нино Песто?
Иван и Барма стояли на пороге небольшого одноэтажного особнячка на улице Зеленщиков. Высокая, сухая женщина с заплаканными глазами внимательно изучала ранних гостей, продержала на пороге дольше обычного и лишь затем впустила в дом.
– Нету Нино. Исчез. Пошли седьмые сутки. Не знаю, что и думать, – голос ее скрипел, будто несмазанная дверная петля, и до жути походил на вороний грай.