Эссиорх
Всю ночь шел дождь, но утро было солнечным, суетливым. Все неслось куда-то, бежало, нервничало. Земля торопилась вертеться, птицы – лететь, листья – опадать, а сотни школ, институтов, фирм и контор спешили поглотить своих добровольных узников и снять сливки с их утренних сил.
Мефодий вышел из общежития озеленителей и, оказывая деятельное сопротивление духу всеобщей бегательности, неторопливо пошел по парку, засаженному молодыми каштанами. На первую пару он не торопился – договорился со старостой, что его отметят. Практика показывала, что знания на первых парах все равно не приобретаются, а дневной настрой теряется.
На теплом капоте грузовичка дремала знакомая собака.
– Привет животным! – приветствовал ее Меф.
Собака открыла глаза – лаять было лень. Вместо этого она болтанула хвостом, ударив по стеклу машины. Буслаев запустил в нее найденным на асфальте суставом куриной ноги и обменял свою отколотозубую улыбку на ее зевок.
Из-под скамейки торчали босые ноги. Щегольские итальянские туфли стояли тут же, привязанные шнурком к большому пальцу, чтобы их не утащили.
Мефодий остановился. Единственное, к чему Шилов до сих пор не привык – это спать в постели. Она казалась ему слишком безопасной, а ничему внешне безопасному Виктор не доверял. Он ночевал то в пустых трубах, то в болтавшемся на дремлющем строительном кране железном корыте, где достаточно было неудачно повернуться, чтобы улететь с высоты тринадцатого этажа. Случалось, он забирался под платформу электричек на станции «Гражданская» и ложился на огромном пенопластовом поддоне от холодильной установки. Рядом клал свой меч и откидывал с уха отросшие волосы, чтобы они, в случае чего, не мешали метать отравленные стрелки. Бездомные псы издали рычали на него, но близко не совались. Ночью электрички затихали, и задыхающиеся тепловозы, звякая сцепкой, начинали нудно толкать товарные вагоны. Шилов спал. Ему снилась огромная птица, которую он убил. Она подходила и толкала его головой, потому что не помнила обид.
Буслаев постоял немного рядом со скамейкой, а потом наклонился и осторожно дернул за привязанный к пальцу шнурок. Выпрямиться он не успел. Гибкий меч дважды обвил ему шею, а нервное острие заплясало у глаза, явно собираясь погрузиться в голову.
– Кончай дурить! Это я! – сдавленно крикнул Меф.
Босые ноги пришли в движение, из-под скамейки ужом выскользнул Шилов. Настороженно разглядывая Мефа, он обошел вокруг, не выпуская рукояти меча.
Меч захлестывал горло как удавка: то сжимался, то чуть приотпускал, позволяя Мефу втянуть воздух.
– Что ты хотел? Убить меня?
– Я… не… вооружен, – прохрипел тот, показывая пустые ладони.
Острие продолжало дрожать у его глаза.
– Ты лжешь! А в рюкзаке?
Там был катар. Меф вспомнил об этом и испугался.
– Из рюкзака я ничего не… доставал! Ты меня задушишь, идиот!
– Ты потрогал мою ногу, – сквозь зубы сказал Шилов, явно ища, за что его прикончить.
– Не ногу, а шнурок!
Нос уточкой шмыгнул. Верхняя его часть, смятая некогда сильным ударом, побелела, нижняя покраснела. Юноша из Тартара размышлял.
– Это был мой шнурок! Ты хотел взять мои туфли!
– Зачем они мне?
– Это были мои туфли! И моя нога! И ты прервал мой сон!
Буслаев уже жалел, что связался с ним. Логика у Виктора была железная. И выход из всех ситуаций был универсальный, вписывающийся в схему «мертвые не потеют».
Спасение пришло с неожиданной стороны.
– Витя! Это же папоцка! Папоцка! Это же Витя! – заорал кто-то басом.
От общежития к ним огромными скачками несся Зигя. Славный младенец, уютный маленький мир которого не вмещал ссор, особенно между людьми, которых он любил больше всего на свете. Шилов с досадой обернулся и качнул рукоятью меча. Гибкий клинок послушно соскользнул с шеи Мефа, укоротился, отвердел и убрался в ножны.
– В следующий раз я убью тебя сразу, – без угрозы предупредил Виктор.
Подбежавший Зигя обнял Буслаева, оторвал его от земли, и началась сцена «огромные сыноцки дорвались до папоцек». Несколько секунд Шилов смотрел на это, потом повернулся и молча пошел прочь, жилистый, сухой, настороженный, как волк-одиночка. Меф, наконец поставленный сыночком на травку, проводил взглядом узкую спину юноши.
«Дурандот!» – подумал он, но без раздражения. Он понимал, почему Шилов такой дерганый. Он ожидал мести Лигула за то, что не оправдал его ожиданий.
Утренняя пробка подобралась к Мефу желтым «Фордом» маршрутки. На его пыльном заднем стекле чей-то проказливый палец оставил надпись: «Если ты счастлив – посигналь!» Выполняя наказ, водителю временами принимались сигналить. Он высовывался в окно, грозил кулаком и кричал что-то сердитое, пытаясь сделать чье-то счастье чуть меньше.
Заскакивая в маршрутку, Буслаев ощутил, что у него в кармане что-то шевельнулось. Он любил жизнь и ценил движение, но не в своем кармане. Сунув для инспекции руку, парень извлек ключ – длинный, ржавый, с заново переваренной самодельной головкой. Ключами такой формы и вида отпирают дачные калитки и бани, а после прячут их под ступеньку или под лежащий в лопухах кирпич.
– Снова он! – проворчал Меф и нацепил его на палец, как кольцо.
Ключ Арея постоянно менял форму. Буслаев привык к этому и порой забавлялся, пытаясь угадать, каким он предстанет в следующий раз: большеголовым лилипутом от почтового ящика, четырехгранником поездного проводника или массивным деревянным рычагом с проточинами для отпирания египетских хлебных амбаров.
У парка рядом с «Динамо» ключ снова стал меняться и внезапно сдавил Мефу сустав. Буслаев едва успел скрутить его с пальца. Теперь в руках у него был гордый своей секретностью блестящий ключик с бороздками. Прежде чем парень успел приглядеться, по ключу пробежала волна. Он выгнулся и обвис. Снова выпрямился и снова обвис.
Буслаев озадаченно уставился на него. Раньше он никогда не обвисал и не вел себя как выброшенная на берег рыба. Рыба? Вот она – подсказка! Меф спохватился, что давно не держал ключ в воде. Видимо, тот завязан на водной магии.
Меф дернулся, готовый выскочить из маршрутки посреди дороги. Рядом кто-то пугливо вскрикнул. Молодая женщина только что закончила пить и теперь закручивала крышку маленькой бутылки с минералкой.
– Можно?.. Простите!
Округлив глаза, она наблюдала, как парень, отнявший у нее бутылку, проталкивает в горлышко что-то непонятное, полудохлое, но определенно живое.
– Это что? – спросила дама с ужасом.
Меф ответил, что это лабораторный образец пиявки, страдающей сибирской язвой, и предложил купить у метро другую бутылку, взамен этой. Женщина торопливо дернула головой, отодвигаясь от Буслаева на максимально возможное расстояние. Ключ лежал на дне, окруженный пузырьками газа, и слабо шевелился. Он и правда смахивал на пиявку. Вода в бутылке не спешила становиться синей. Меф торопливо спрятал бутылку в рюкзак.