– Сослали – задушили? – попытался угадать Буслаев.
– Опять мимо! Князь Прозоровский – астраханский воевода – погибает при штурме Астрахани Степаном Разиным. Вдова его сразу же продает земли князю Ивану Милославскому.
– Ну и что такого? Продала и продала, – брякнул Меф.
Эссиорх поднял с земли белый с черной прожилкой камешек.
– Все возможно. Так или иначе, рок оставил в покое Прозоровских и перекочевал в род Милославских. Иван был дядей царевны Софьи. Он же главный вдохновитель стрелецкого бунта и лютый враг малолетнего царя Петра. Почти все братья царицы Натальи, матери Петра, убиты интригами Милославского. Вскоре князь сам умирает. И очень вовремя. Потому что, когда Петр вырос, то в дни стрелецкой казни он приказал вырыть гроб князя Милославского. В повозке, запряженной визжащими свиньями, гроб притащили на Красную площадь под дощатый эшафот, где он медленно наполнялся кровью.
Меф снова хотел сказать «весело́», но только поморщился.
– Вот так Острогоново!
– Дальше все вроде затихло, но у жителей окрестных деревень этот лес всегда имел дурную славу. Лишний раз сюда никто не ходил, разве что по большой нужде.
– А свет как-то пытался исследовать это место?
– Конечно. В разное время сюда посылали двух стражей света. Отличные разведчики – опытные, осторожные, с артефактным оружием. Они не вернулись, и Троил запретил отправлять сюда кого-либо еще. Со временем Москва начала разрастаться. Острогоново перешло сначала Петровской земельной школе, затем под дачи, а потом и вовсе застроилось жилыми кварталами.
– А Толбоня тут с какого боку?
– Толбоня – домовой старого флигеля Острогоновского имения. Флигель много раз надстраивался, перестраивался, расширялся, проглатывал соседние строения. До революции тут была дешевая гостиница, затем общежитие отдельного проживания женщин-чекистов имени Клары Цеткин, потом стрелковая школа, дальше ускоренные военные курсы диверсантов, после войны районная база НКВД, года два строительный техникум, потом ОЦЗКРСПТ и снова общежитие. Никто долго не мог усидеть – всех отсюда сметало. Разве что ОЦЗКРСПТ долго просидел.
– ОЦЗКРСПТ – это что? – с трудом выговорил Меф.
– Опытный центр забоя крупного рогатого скота переменным током. Звучит, я знаю, кошмарно, но на самом деле – милое тихое местечко, в котором работали в основном сентиментальные барышни, любящие песни бардов, бородатых мужчин и байдарочные походы. Скот они забивали на бумаге, в виде чертежей и электросхем, – пояснил Эссиорх.
Дальше он сообщил, что в своем кругу у Толбони была неважная репутация. Прочие домовые его побаивались и встреч с ним избегали, хотя народец они вроде к своим дружелюбный.
– Ничего себе избегали! А меня зачем бить? – мстительно спросил Буслаев. Его так и подмывало отловить парочку домовых и учинить какую-нибудь экстравагантную «мстю» вроде сбривания бород.
– Их можно понять. Убийство домового – очень редкое преступление. Обычно при сносе строений они переселяются в новостройки куда-нибудь в Ясенево или в Чертаново или, что тоже случается, гибнут вместе с домами, как капитаны со своими кораблями. Вот и с Толбоней так случилось. Правда, он немного опередил свой дом, – печально добавил хранитель.
В этот миг что-то обожгло Мефу ногу. Он сдернул с колен рюкзак – на светлых брюках расплывалось синее пятно. Рюкзак шипел и клокотал. БУТЫЛКА! Открывать ее Буслаев не стал. Ему не хотелось, чтобы Эссиорх узнал о тайнике Арея.
– Прости! Я скоро! – крикнул он, срываясь с места.
– Ты куда? – удивился хранитель.
– Не знаю. Я тебя потом найду!
Подхватив рюкзак, Меф побежал вдоль дороги. Хранитель остался в одиночестве. Некоторое время он сидел на бровке и о чем-то размышлял. Потом свернул карту, поднялся, подкатил мотоцикл к ближайшему столбу и приковал его цепью.
Пока он этим занимался, три студента дразнили его, громко рассуждая, как угнать мотоцикл.
– И чо вот он делает? Такую цепь перепилить минут десять уйдет, – говорил один.
– Не, не перепилишь! Только пилу угробишь. Вот если бы в тисочки зажать – тогда да… А проще замок сорвать. Подцепить тросом к грузовику – с мясом вырвет! Потом там в «газелечку» вшестером погрузить и спокойненько в гаражик на разделку, – со знанием дела предлагал другой.
– Да ну его! «Газелечку», «вшестером»! Колеса открутить, седло с сумкой взять, двигатель снять, а рама пусть здесь торчит, – заявлял третий.
Эссиорх подергал замок, медленно встал и, чуть раскачиваясь, подошел к ребятам. Те озабоченно притихли. Широкие плечи хранителя очень их тревожили.
– Агрономы? Звероводы? – спросил Эссиорх, снимая с рубашки у одного из них шерстинку.
– Не, лесоводы, – робко ответил тот, что предлагал перепилить цепь.
– Вот и шли бы вы, ребята, лесоводить, – мирно посоветовал хранитель.
Он отошел за памятник, шепотом попросил академика постоять на стреме, быстро огляделся по сторонам и телепортировал. Даже полчаса на дорогу были сейчас слишком большой роскошью. Ему срочно нужно было составить доклад в Прозрачные Сферы, сообщив все, что произошло сегодня.
Психически вполне объяснимо желание поскорее подвергнуться опасности именно вследствие внушаемого ею беспредельного ужаса.
Шенрок
Рядом с Мефодием по рельсам, позванивая, бежал красный трамвай. Он то обгонял Буслаева, то, придерживаемый светофорами, притормаживал, и тогда его пассажиры с интересом глазели на пешехода, интересуясь, чем завершится единоборство человека с электрической машиной. Для трамвая единоборство позорно закончилось следующей остановкой. Буслаев не стал торжествовать. Он нырнул за забор, ведущий к теплицам, открыл рюкзак и, убедившись, что Эссиорх никоим образом не может его видеть, достал бутылку.
Там сердито кипело что-то густо-синее, протискивалось под пробку, стекало, заливая книги и тетради. Ключ исчез. Растворился. Сгинул. Меф некоторое время недоверчиво высматривал его, глядя через бутылку на солнце. Потом открыл ее и невольно выронил, так стремительно рванулось наружу все содержимое.
Быстрый синий ручеек, похожий на гигантского червяка, закрутился на земле, но не впитался, а побежал вдоль дороги. Изредка он останавливался и задирал морду, высматривая, по всей видимости, короткий путь. Он пересек дорогу, перехлестнул жидким брюхом трамвайные рельсы и юрко поскользил в направлении опытного поля, затем через Красностуденческий проезд и дальше по дворам.
Меф с трудом догонял его, боясь потерять и не успевая смотреть по сторонам. Дважды пришлось увертываться от машин, трижды – перелезать через забор: упрямый червяк не признавал легких путей. Буслаев уже начал уставать, когда вновь запахло гарью. Мелькнула перед глазами бело-красная провисшая ленточка. Ветер то надувал ее, то бросал и начинал лениво трепать.