– Весело? – недоверчиво переспросила Дафна. – Что тут может быть веселого? Мир, где все должны убивать друг друга?
Уст Дункен провел по бороде расставленными пальцами.
– Ну… э-э… у нас маленький мир… Хоть и огромный, но маленький! Мы боремся с перенаселением! – сообщил он голосом доброго людоеда, который объясняет будущему обеду, зачем засовывает его в духовку.
– Мир? Какой же это мир? Здесь все какое-то… ненастоящее! – выпалила Дафна.
Пальцы Дункена сжались, запутавшись в бороде. Дафна поняла, что случайно нашарила их больное место.
– А что такое «реальность»? Зачем нам мир, где мы, некромаги, никто? Забиваемся в щели? Прячемся в леса? Да, мы сотворили свой мир, где все существует по нашим законам! Здесь мы – боги!
– Все равно фальшивка! – упрямо повторила она.
Во второй раз укол не сработал. Уст Дункен уже взял себя в руки.
– Правда? – вежливо переспросил он. – Так или иначе, кое-что у нас делают на самом деле – умирают! И рабы в каменоломне, можешь не сомневаться, работают без выходных!
Тавлеус расхохотался. Складки тройного подбородка поочередно задрожали от верхней к нижней. Верхняя дрожала часто, а нижняя – медленно и весомо, точно волны качали дохлую медузу.
– Сюда, к этой башне, победитель принесет оружие. Все семь артефактов, включая свой собственный! Удачи победителю, горе остальным! – Рекзак Монеест повернулся и, качнув львиной гривой, скрылся за воротами. За ним последовали Уст Дункен и запыхавшийся, сильно потевший, Тавлеус Талорн.
Цепь подъемного моста лязгнула, и правый его конец тяжело оторвался от опоры, немного опередив левый.
Однажды я проявила мелкую жадность, стала сложно комбинировать, хитрить, мудрить, шастать по Инету, и судьба столкнула меня с жадным и нервным таксистом, который устроил бабью истерику и содрал полторы цены за перепутанные при вызове номера соседних корпусов. И мне подумалось, что если есть на свете жмот (в данном случае Я), то судьба будет вечно сталкивать его исключительно с подобными ему жмотами и вся жизнь будет устлана только жмотами, пока он не осознает тупиковости выбранного пути. Хорошим людям попадаются исключительно хорошие люди, гадам – исключительно гады, а сволочам – сволочи.
Иркин дневник
Они лежали на песчаном, залитом солнцем склоне. Все семеро. Голова к голове. Сверху походили на сложной формы снежинку. С оружием, правда, никто не расставался.
– Я не буду никого убивать! Не буду же, да? – жалобно спросил Мошкин.
– Не будешь. Давай сюда флейту и иди гнить в каменоломне, – лениво отозвался Шилов.
Мошкин флейты не отдал.
– А ты? Ты будешь? – спросил он.
Шилов промолчал. Он грыз соломинку, и дальний ее край описывал в воздухе широкие круги.
– А с другой стороны, – сказал Меф. – Зачем нам вырываться? Здесь не так уж и плохо! Тепло. Солнце.
– Что-то здесь не так, – отозвалась молчаливая девушка по имени Варвара.
Она перевернулась на живот и, приподнявшись на руках, посмотрела на лежащую Дафну. Ее разметавшиеся светлые волосы были теперь абсолютно везде, равномерно окружая голову со всех сторон. Если все вместе они были снежинкой, то она в отдельности – одуванчиком.
– Зачем было дразнить некромагов, что тут все ненастоящее? Вот я засадила занозу – и едва вытащила. Разве что-то не так?
– Не знаю, – отозвалась Дафна. – Мне не нравится, что я ничего не помню. И никто из нас ничего не помнит. Даже какое сейчас время года… А кстати, какое?
– Лето, – сказал Меф.
– Да, лето, – согласился Чимоданов. – Тепло же!
Прасковья рывком села и пальцем написала на песке «Весна!».
– А не осень, нет? – робко спросил Мошкин. – Я только что видел желтый лист.
– Где? – мрачно спросил Петруччо. – Покажи! Да-да, ты! Показывай давай!
Богатырский юноша торопливо зашарил по песку.
– Ой, исчез! Он же тут лежал, нет?
– Отвечаю, что ничего тут не лежало! Врешь ты все! – отрезал всклокоченный гном.
– Нет, был… ведь я же его трогал… ой, я уже ничего не знаю! Отстань от меня, а? – взмолился Евгеша.
Желтый лист, мелькнувший было у него перед глазами, исчез… потом снова появился и снова исчез… Мошкин потряс головой, не решаясь окликнуть Чимоданова, который снова стал бы орать. На миг богатырский юноша втянул ноздрями слабый запах горелой бумаги, какой бывает, когда слишком близко поднесешь к книге настольную лампу.
– Тело! – сказала Варвара. – В тех правилах, что нам показывали, упоминалось, что эти тела временные, а настоящее получит только один.
– Для временного выглядит неплохо! Вполне работоспособно. – Буслаев разглядывал свои пальцы. Они были более чем реальными. На среднем – небольшой заусенец. Под ногтем указательного – грязевой ободок.
Ему никто не ответил, однако Меф ощутил на себе быстрый цепкий взгляд. Опять тот худой дерганый парень со слишком гибким лицом. Как-то нехорошо смотрит, украдкой, хотя и не сказать, чтобы агрессивно. Но ведь на боксерскую грушу тоже не скрежещут зубами.
– Не знаю. Но если допустить, что наше настоящее тело где-то в другом месте, то оно одно. Вдруг ему сейчас собаки нос отгрызают? – неосторожно брякнула Варвара.
– Вот и я о том же! Они говорят, что у нас навалом времени, а потом оказывается, что тело-то тю-тю. Темнят… – согласился Чимоданов.
Шилов неторопливо поднялся, разминая колени.
– Разговоры – это хорошо. Но как ни крути, а шестеро тут лишние, – пробормотал он.
– Вроде того, – угрюмо буркнул Чимоданов, снимая с пернача прилипшую соломинку.
– Вот и я о том же. Шестеро по-любому лишние. А начать лучше с самого крепкого! – глядя в сторону, сказал Шилов.
А еще мгновение спустя Буслаеву пришлось стремительно перекатываться. Секира вонзилась в то место, где только что находилась его голова. Виктор легко выдернул ее из земли и атаковал повторно.
Копье Меф поневоле выпустил, с ним он бы не увернулся и был бы уже мертв. Воин работал секирой сосредоточенно, зло. Для всех его нападение на Мефа стало полной неожиданностью. Дафна только начинала подниматься. Варвара, сидя на корточках, озадаченно трясла головой. Меф разрывал дистанцию, надеясь описать круг и добраться до места, где лежал его пилум.
Внезапно в глазах у противника мелькнуло торжество.
«Чего это он радуется? А вдруг где-то здесь было дерево?» – подумал Меф. И сразу его лопатки врезались в корявый ствол. Он ударился затылком. В глазах зарябило. Губы Шилова перекосила ухмылка. Понимая, что это означает, Буслаев рванул вниз, счесывая кожу о кору дерева. Уже после первого, чудом миновавшего его удара, Меф понял, что обречен. Шилов не оставил ему ни единого шанса. Сейчас секира скользнет сверху вниз, потом, разгоняясь, опишет круг, после чего вонзится в лоб или в ключицу.