– Если выкрутимся, вернемся и заберем, – разровнял песок Леонтьев. – Не пропадет.
Без сундука он ощутил себя буквально летящим и сразу ускорил шаг. Месяц давал достаточно света, чтобы не налететь на деревья в редком бору, а песчаная земля позволяла не бояться глубоких ям и обрывов.
Так они шуровали часа три, пока лес, наконец, не расступился, выпуская их на дикий луг, по пояс поросший травой. В центре луга стояла довольно большая трехшатровая церковь. И судя по тому, что купола провалились, – давно заброшенная.
– Тихо! – предупредил молодой человек, трусцой добежал до храма, вблизи оказавшегося из красного кирпича, обогнул – но и по ту сторону не было видно ни единого строения, а где-то в полукилометре уже снова стояла стена леса. Никого и ничего.
– Надо же, до сих-то пор ладаном пахнет!
Женя оглянулся. Оказывается, девушка уже вошла в церковь и стояла на песке между двумя подгнившими балками – сам пол уже давно исчез.
– Интересно, откуда она здесь? – вошел он вслед за спутницей.
– Раз такой храм отгрохали, значит, поселок стоял, дворов на пятьдесят, – медленно пошла дальше Катя. – Дома-то деревянные были. Да и вообще все деревянное. Деревня умерла, дворы сгнили – ни следа, ни памяти. А церковь кирпичная. Вот и стоит, словно надгробие. Сколько их здесь в двинских землях, таких… Не перечесть. Не страна даже тут была окрест, целая цивилизация размером со всю Европу. Была да сгинула. Прямо на глазах-то наших исчезла. А никто и не заметил.
– Мир поменялся. Когда один человек способен вспахать двести-триста гектаров, места для малых деревень не остается. Жителям просто негде работать.
– Ну, и где тут твоя пашня? – спросила его девушка. – А поселка все едино больше не существует. – Она повела носом и добавила: – Вообще никакого жилья поблизости нет. Даже загадить некому оказалось. Вот аромат ладана и сохранился.
– Не видно ничего, – сказал Евгений. Света звезд и месяца не хватало, чтобы внутри здания можно было перемещаться иначе, чем на ощупь. – Но стены и крыша над головой – уже хорошо. Давай укладываться. Песок, конечно, не перина, но спать можно. А если кто близко подойдет, услышим.
– Женя, я, наверное, не смогу заснуть. Такого дня на целую жизнь хватит. Может, я просто у дверей посижу, посторожу?
– Заснешь, как миленькая, поверь моему опыту, – пробрался глубже в храм Евгений. – После таких приключений люди выключаются, словно от удара киянкой. Иди сюда, нечего на виду маячить. Ложись рядом, ямку под бедро и плечо копни, а под голову, наоборот, холмик. Давай я тебя обниму, чтобы теплее было. Все, отдыхай…
* * *
Лед на реке был еще некрепок – но широкие пляжи Ваги, прихваченные морозом, держались надежно, и всадники порою даже переходили на рысь.
Зима Северной Двины оказалась сурова. Мороз крепчал с каждым днем, и если первые три дня боярин Леонтьев легко спал на земле, подстелив кошму и накрывшись налатником, то на четвертую ночь они заворачивались в кошмы уже вместе с холопом, грея друг друга. Самым обидным при этом было то, что в светлое время по берегам частенько встречались большие и малые села, просторные избы, дымящие каменными трубами, но останавливаться засветло – означало терять десять-пятнадцать верст пути в день. На такую жертву боярин пойти не мог.
Однако на шестой день путники добрались до многолюдного богатого Емецка, вольготно раскинувшегося на обоих берегах Северной Двины, – и Басарга позволил себе трехдневный отдых с баней, вином и сытными обедами. Заботился он, правда, не столько о себе и Тришке-Платошке, сколько о конях, которым по дороге почти не удавалось нарыть себе из-под снега травы. А на одном овсе, известное дело, лошади быстро мрут из-за колик в животе.
Отдохнувшие скакуны оправдали надежды и за два дня с одним ночлегом донесли их до знаменитых Холмогор. Отогревшись в портовом городе, через день Басарга приехал в Архангельский монастырь, оттуда за один переход – в крепостицу Уну, а уже от Уны за один очень долгий переход по морскому льду добрался наконец и до разоренной молодым настоятелем Соловецкой обители.
К удивлению подьячего, остров издалека выдавал себя стуком топоров. Причем не только со стороны старого, порушенного скита, но также из других мест, не различимых из-за падающих с бурого неба снежных хлопьев. Согнанные из родных деревень на остров смерды надрывались на потеху сквернослова, не разгибая спины.
Басарга и рад бы был остановиться отдельно, никак не завися от монахов, – но зимой не забалуешь. Отогреться, поесть нормально, помыться можно лишь в теплом бревенчатом доме, более негде. Пришлось идти в уродливый барак, заменивший ныне церковные храмы. Грешно сказать: монастырь, а для службы Всевышнему всего одна неказистая часовенка имеется!
То, что подьячий увидел в бараке, и вовсе лишило его голоса: тут стояли кузнечные горны! Да не один, а целых восемь. Горели из них всего три – но в здании все равно было жарко. Мастера работали полуголыми, только в штанах и кожаных фартуках. Двое ремонтировали кирки, наваривая на них кромки, еще двое то ли делали, то ли тоже латали длинную тележную ось.
– Здрав будь, мил человек. Вот, испей с дороги, – подошел к Басарге благообразный монах, протянул ему ковш с водой. Оказывается, тут были и такие, иноки нормальные. – За благословением приехал али нам в помощь Господь послал?
– Это подьячий Монастырского приказа боярин Басарга Леонтьев. – В этот раз настоятеля искать не пришлось, сам подошел. Такой же, как и раньше, ухоженный, вычищенный и пахнущий свежим дрожжевым хлебом. – Вестимо, еще одну ябеду отписать желает, как заброшенная обитель, на острове вымерзающая, вконец изничтожена.
Оказывается, молодому игумену уже успели донести об отчете подьячего.
– Я человек служивый, лгать не приучен, – отрезал Басарга. – Что увидел, о том государю и поведал.
Филипп покивал в ответ со слабой усмешкой, слегка поворотился к иноку:
– Отец Никодим, гости наши устали, мыслю, с дороги и проголодались. Вели тюфяки им в стороне от горнов кинуть и пирогов принести. Уж не обессудь, боярин, живем аскетично, – обратился он уже к Басарге. – Железа для нужд наших зело много надобно, посему с него начать и порешил. С горнов кузнечных. Покамест тут и сами обитаем. Зато тепло.
– Государь зараз тебя в келью замуровывать не стал, – глядя в бесстыжие глаза чернеца, без околичностей заявил боярин. – Послал еще раз глянуть, истинно ли ты обезумел али успел одуматься? Ныне без писцовых книг обойдемся. Обитель мне покажешь, да я и поеду.
– Отчего же ты такой мстительный, боярин? – кротко удивился настоятель ровным голосом. – И ладно бы, я тебя побил. Ладно бы, я тебя по пьяной глупости бесчестил. Но ведь это ты на меня кинулся и рот разбил до крови!
– Мало тебе досталось, – не сдержав ненависти, выдохнул Басарга. – Ничего, попомнишь нашу встречу.
– Прости тебя Бог, боярин. Не ведаешь, что творишь.