Недостатка в постоялых дворах не случилось. Выбрали для ночлега один из многих, и Верна, оставив братцев-князей на попечение двух сторожей, с остальными парнями вышла поглазеть на город. Лес остался далеко на полуночи, поэтому дома в этих краях поднимали из камня, желтого скального сланца. Мало того что солнца здесь оказалось предостаточно и весь город показался золотым от полуденного света, так и камень построек своим цветом лишь усиливал ощущение жары. Иногда дома белили или обмазывали светлой глиной, и тогда стены сглаживались до ровного и отливали светом так, что приходилось щуриться.
Здешний народ кутался в светлые одежды, и поначалу Верне казалось, будто ходить по солнцепеку, закутавшись до самых глаз, чрезвычайно утомительно. Впрочем, первому впечатлению решила не доверять, а почаще вспоминать отцово наставление: «Если что-то кажется тебе глупым, возможно, не все понимаешь».
На торге – огромной площади, заставленной многочисленными разноцветными шатрами, – пахло так, словно всемогущие боги собрали все запахи полуночи и перемешали с полуденными. Свежий древесный тес, жаркая, настоянная пыль, раздавленная хвоя, острая рыба, полевое разнотравье и неуловимый запах прохлады, что источали плоды на лотке одного из торговцев. Будто вдыхаешь свежесть морозного утра.
Верна не удержалась и купила «яблоко» (так про себя окрестила желтый кругляк), остро исходящее волшебным ароматом. Но стоило только надрезать и взять дольку в рот, челюсти мигом свело от кислоты, только не той противной, от которой хочется плеваться, а благородной, что заставляет раскрыть глаза, а самое нутро восхищенно замереть. Задышала часто-часто, и когда жадно глотала воздух, нёбо едва не поморозило, словно кругом не знойный полдень, а лютая зима. Чудеса!
Купчина сказал, будто здешние девы каждое утро вкушают дольку этого необыкновенного плода, чтобы сообщить дыханию чистоту и невинность. Хмыкнула и прикупила сразу мешочек, а купец вдогонку крикнул, дескать, желтые «яблоки» не гниют, а только сохнут, и стоит бросить их в воду на полдня, как они вновь напитаются соком.
Прикупила бабских нарядов, чем сама себя удивила, а только до зуда в руках захотелось ярких платьев и шалей. Сбросить штаны, сапоги, рубаху и облачиться в расписные тряпки, и чтобы груди не стесняли кожаные доспехи, а невесомо облегали яркие ткани.
– Вернемся к себе, выгоню всех из палаты, затворюсь и стану крутиться перед зерцалом, – шепнула сама себе. – Скоро помру, доведется ли еще поносить?
Как сказала, так и сделала. Еще долго стены постоялого двора по обе стороны от некой двери подпирал собою десяток воев, причем двое из них звякали под одеждами цепями.
Вышли на следующий день засветло, а в закатных сумерках при спокойном море и попутном ветре пристали в столице Багризеды.
Город стоял чуть поодаль на холме, сглаженную горку венчал чудный терем, по всей видимости, обиталище саддхута. Купола, синие будто небо, красовались над белыми башнями, ровно воздуся сгустились и обрели осязаемость. В море еще худо-бедно веяло прохладой, но стоило сойти с корабля и ступить в пределы каменной пристани, обдало влажной жарой, словно попала в парную, настоянную на неведомых травах. Над камнями знойно клубился раскаленный воздух, очертания города плыли и волновались, только приморским бризом время от времени сносило марево, но ненадолго. В носу сделалось влажно и горячо, а лицо точно распарили и сбрызнули травяным настоем.
– Невольники есть? Я даю хорошую цену! – не успели сойти на берег, налетел какой-то человек, потряхивая пестрым кошелем. Невысокий и круглый, словно печеный колобок. – Только Глаздано дает истинную цену!
– А что, уважаемый Глаздано, говорят, пресветлый саддхут Бейле-Багри с некоторых памятных пор испытывает непроходящую нужду в невольниках? – Верна ехидно улыбнулась.
– Госпожа весьма тонко намекает на события годичной давности? – Торговец скривился, будто его разбил приступ поясничной боли.
– Именно, – свела брови, якобы припоминая. – Пират… как его… он еще сбежал с галер пресветлого саддхута и увел с собой целую армию рабов…
– Презренный и низкорожденный разбойник, прозванный Испэ Жатт Карассай, долгое время оставался занозой на теле Багризеды. Но его отправили прямиком на темное дно моря, а жить там, как известно, могут лишь рыбы!
– Я слышала эту историю несколько иначе. – Верна поджала губы. Сама себе нравилась в новых нарядах, не все же время париться в доспехах. Их время еще придет. Сошла на берег, будто настоящая госпожа, вон даже торговец живым товаром пожирает глазами грудь и бедра, что выгодно облегает волнуемая ветром ткань. – Пират Испэ Жатт Карассай благополучно убрался из этих мест восвояси, где вернул себе принадлежащее по праву.
– Случается, боги благоволят даже мерзейшим тварям, ибо для каждой находится дело под солнцем и луной! Надеюсь, какой-нибудь храбрец попробует на презренном пирате острие своего клинка! Так госпожа имеет невольников на продажу? У Глаздано в кошеле звенит не что-нибудь, а золото и серебро!
– А имеет ли уважаемый Глаздано доступ в терем пресветлого саддхута? И не в том дело, что мы не сможем предстать пред очи Бейле-Багри, просто с кем-то знающим это выйдет быстрее.
Работорговец сощурился:
– У госпожи дело к нашему саддхуту?
– Да такое, что он придет в неописуемую радость, услышав добрые для себя вести, и тот, кто окажется причастен к новостям, поимеет гораздо большую выгоду, чем просто барыш от перепродажи рабов.
– Конечно, у меня есть родственники во дворце саддхута. – Глаздано в сомнении поиграл усами, искоса разглядывая чужеземку с белой кожей и густыми соломенными волосами под расписной шалью. – Только мне бы увериться, что дело на самом деле стоящее. Как бы вместо милости не получить палок на спину.
Верна поманила колобка и, едва тот подставил пылающее вожделением ухо, прошептала несколько слов. Работорговец изменился в лице, бросил острый взгляд на братцев-князей, закутанных в белые коффирские одежды, и стремительно убежал, крикнув:
– Гостиный двор «Дикий осел»! Скажи, от Глаздано! И ждите меня там!..
На пристань спешили торговцы, рассчитывающие перехватить товары всякого свойства, будь то люди или нечто неодушевленное, если выйдет так, что гость малосведущ в делах торговых. Верна покачала головой, давая понять, что торга не будет, и, рассекая толпу, как нож, девятеро вывели ее и братцев-князей с пристани.
– Муж сестры служит при дворце брадобреем, имеет доступ к пресветлому саддхуту и берется устроить встречу. – Верна и десяток заняли самые большие покои постоялого двора «Дикий осел». После полудня Глаздано восседал на резном табурете у распахнутого окна и вертел головой во все стороны, прикидывая: неужели у этой госпожи нет отдельных покоев и телохранители ночуют вместе с ней? Боги, да чем же ценна эта путешественница, которую берегут до того пристально, что не оставляют одну даже на краткий миг?
– Когда?
– Через несколько дней. Наш пресветлый саддхут таков, что стоит заронить в его ясный ум лишь малое зернышко, оно обязательно прорастет и даст всходы! Что именно должен сказать брадобрей саддхуту?