Безрод отмахнулся.
Едва-едва успели. Только схоронились за дозорной скалой, а граппр уже тут как тут, – из темноты наплывает. Красный парус убран, идут на трех веслах. Безрод замер с поднятыми руками. Эх, знать бы с какой стороны видсдьяуры обойдут «дозорного», справа или слева! Граппр пошел с правой стороны, и Безрод резко выбросил в сторону левую руку. Три пары весел тихонько вспороли воду, и ладья прянула влево. Граппр с красным парусом обходил скалу с полудня, Улльга – с полуночи. Невидимые друг для друга, корабли разошлись. Оттниры убрали еще одно весло, ползли вперед, будто улитка по камням.
– Ну, куда нам вторая ладья? – шепотом дурачился Рядяша. – Разве что на привязи поведем, ровно телушку?
Сивый оглядел воев. Подозвал Воротка.
– …В драку не вяжись. Будто и нет тебя. Тишок да молчок. Твое дело только смотреть!
Вороток улыбнулся. Не маленький! Умишка достанет! Сбросил с себя рубаху, приладил за спину меч, встал на весельный люк и прямо, как стрела, ушел в воду. Взял вправо от граппра, не вместе же выходить на берег!? и поплыл от камня к камню, будто крупная рыба. Осталось ждать. Вои мрачно поглядывали на утонувший во мраке остров и точили мечи. Безрод замер на носу. Ледок рядом. Оба слушали.
– Будто крикнул кто, – неуверенно пробормотал Ледок. – А вот еще.
– Мечного лязга не слыхать? – Не слыхать.
– Наверное, на берег пустили. Дождутся, как уснут, и сонными порубят. – Вои чесали затылки. В предположениях недостатка не было.
– Может быть, заведут в лес, да там и оставят, – отвечали другие.
Все может быть. Безрод до рези в глазах проглядывал темень, до звона в ушах слушал тишину. Ничего. Востроглазый Ряска – и тот оказался бессилен.
За полночь. И вдруг Ледок, раскинув руки, призвал к тишине. Вои, не договорив, замерли. Не донеся точил к мечам и секирам, застыли на месте. Ледок слушал.
– Будто плещется кто-то.
Не дыша, ждали. Плеск, плеск, плеск. Ближе, ближе. И, будто порождение морских глубин, у правого борта из воды появился Вороток. Сильные руки махом выдернули парня из воды, укутали в овчинную верховку. Сунули под нос чару с медом.
– Цел? – только и спросили.
Вороток, не отрываясь от чары, кивнул.
– И ждать островные не стали. Ума не хватило. Здорово ты их разозлил, воевода. Едва оттниры сошли на берег, да начали судить-рядить, куда делась наша ладья, что-то в лесу шумнуло. Я сначала в сторону уплыл, да потом вернулся, подплыл под самое кормило, потому и слыхал все. Что-то шумнуло в лесу, и оттниры подумали, что это мы в деревьях прячемся, засаду готовим. Дескать, сами спрятались, а ладью подальше отвели. Только пошли к лесу, а тут камни прибрежные словно ожили! Видсдьяуры даже убежать на ладью не успели. В кольцо их взяли. Половина полегла, впрочем, трюллей тоже накрошили изрядно. Даже не знаю, смогут ли теперь оттниры уйти. Грести, почитай, уже некому, почти все порублены. Кто больше, кто меньше. Твое слово, воевода.
– Ладью возьмем. – Безрод, усмехаясь, повернулся к Рядяше. – На веревке поведешь, ровно телушку на торг. Сам придумал – сам и тащи! Два весла на воду! Остальным разобрать луки и за щитами ждать на носу!
Улльга подкрался к берегу, как рысь к зайцу. За шумом драки никто ничего не заметил. Схватка шла уже на самом граппре, морских оттниров дорубали дикие островные. У кормила сгрудилось человек десять. За криками и ревом Улльга, словно молчаливый призрак, изник из темени, и дружным перестрелом трюллей снесло с палубы, как сухие листья осенним ветром. Не повезло и кое-кому из видсдьяуров. Люди Безрода стреляли без особого пристрастия, им было просто все равно. Стреляли навскидку, на глазок, во все, что шевелится. Первыми полегли те островные, что держали светочи, потом началась игра в прятки. Стреляли на шум, на шорох, на скрежет. Людям Безрода такая игра была хорошо знакома. Хозяева граппра мигом уразумели, что к чему, упали под борта и лежали тише мыши. Оно и понятно, бывалые вои по морям ходили и в битвах рубились. Лишь туповатые островные ревели на берегу, да стонали, попадая под стрелы. Но даже они вскоре сообразили, чем грозит каждый звук. Замерли там, где стояли. Востроухий Ледок что-то услышал и мигом отпустил тетиву. Кто-то вскрикнул. Еще один не выдержал, побежал. Сразу три стрелы нашли мягкий бок, и тело глухо повалилось на гальку. Кто-то устал стоять, скрипнул камнем под ногами. Утыкали, ровно ежа. Звероватые хозяева свои стрелы давно расстреляли, и ответить оказалось просто нечем. Хотя, нашелся один. Только начал растягивать лук, на скрип мигом отозвался Ледок. Вогнал стрелу прямичком в шею. Моряй поджег светец, размахнулся, бросил прямо перед собой, далеко на берег. Падая, горящая палка осветила троих, замерших в нелепых позах. Махом сняли всех троих, не успела деревяшка разбиться о землю. Неслух запалил светец, швырнул влево. Двое. Нет двоих. Второй Неслух швырнул светец вправо. Четверо. Нет четверых. А когда светец запалил Щелк, кто-то не выдержал. С криком дал деру. Поймал две стрелы собственной спиной.
Светало. Пока островных расстреливали на звук, видсдьяуры помалкивали, а как только небо на востоке посерело, завели боевую песню. С песней и смерть на миру красна. Пусть ночные стрельцы слышат, да потом всем расскажут, как плевали дети красного Тнира на безносую. Они не опозорили Кюлейли-острова, а таких дев, что прольют по ним слезы, у ночных призраков никогда не будет!
Развиднелось. Весь берег Трюллю-острова усеяли тела хозяев и пришлых. Из тех оттниров, что сошли на берег, живых никого не осталось. Все полегли. У трюллей выжил только один. Старый вой. Злые глаза сверкали под покатым лбом, тяжелая нижняя челюсть убежала далеко вперед от верхней, седые космы клочьями вылезали из-под мятого шлема, а сломанный нос горбился влево. Всю ночь простоял не шевелясь. Раньше остальных понял, что к чему, даже доспех у старого не скрипнул. Остаток ночи до утра простоял не шевелясь. Только злобой и грелся на сыром берегу.
Безрод сошел на берег и подошел к старому трюллю. Островной не выдержал насмешливого взгляда, заморгал и отвернулся.
– Иди, старый. Уходи.
– Я?
– Да, ты!
Звероватый хозяин переступил с ноги на ногу и закряхтел. Аж кости заскрипели, видать за ночь суставы схватились. Последний трюлль неловко спиной попятился к лесу, а когда оказался в шаге от деревьев, скакнул в чащу и пропал.
Сивый смотрел старому островному вослед и улыбался. Подошел Вороток.
– Сколько их еще в глубине острова?
– Думаю, немало. Остров большой. Хорошо, боги не дают рога бодливой корове. – Безрод ухмыльнулся и кивнул в сторону леса, куда нырнул трюлль.
– Да уж, эти никогда не выйдут в море, – устало вздохнул Гюст. – Знаются с железом, худо-бедно делают мечи и доспехи, но в море никогда не выйдут. Боги пожалели на них ума, людимости и духа. И никогда не вольется в их жилы свежая кровь. Их жены безобразны, а мужчины никогда не выйдут в море. Как бы совсем в зверей не превратились.