Латать, гл., несов. Чинить, ставить заплаты на что-л.
Нас нисколько не смущала грубая работа. Ну и что, что края неровные и нитки торчат, кому до них есть дело, если мы счастливы? Мы просто ходили по улицам. Я вспомнил, как в детстве, долго пролежав в больнице, в первый раз вышел и чуть не заплакал от того, какое это счастье — просто ходить по улицам и дышать тем же воздухом, что и все остальные. Да, это, конечно, самое точное сравнение: примирение с Алисой было моим выздоровлением. Я выздоравливал от жизни без нее. Теперь у нас все пойдет по-другому.
Чтобы с самого начала ничего не напортить, нам следовало избегать разговоров о времени, проведенном в разлуке. Что мы оба делали друг без друга, не имело для нас никакого значения. Главное, что мы снова вместе и наши желания совпадают. Единственным исключением из этого правила я считал нашу последнюю встречу. Вот она явно нуждалась в обсуждении. Я считал себя обязанным попросить прощения за свою безобразную выходку, что я и сделал. Мало того, я предложил написать письмо с извинениями ее родителям. Ее эта идея привела в восторг. Точнее говоря, в восторг ее привела моя готовность написать подобное письмо, а это-то и было самое важное. Отец, призналась она, тоже винил себя за происшедшее.
— Да, — продолжила она, — представь себе. Знаешь, что меня больше всего огорчило? Что ты не догадался, насколько он был выбит из колеи. Из-за того что я привела в дом парня. А ты совсем меня не слушал, не хотел понять, что я его ужасно люблю. Это не мешает мне видеть все его недостатки, предрассудки.
В общем, мы еще раз все вспомнили и пришли к выводу, что случившееся было глупостью. Просто бредом.
— Больше мы не расстанемся. Скажи мне, что больше мы не расстанемся.
— Я говорю тебе это, Алиса.
— Никогда-никогда.
— Мы состаримся вместе.
Эти слова заставили ее улыбнуться. Она вспомнила, как однажды я подарил ей диск с фильмом Мориса Пиала «Мы не состаримся вместе», предварительно замазав черным фломастером «не». Наверное, именно этим нам и нужно было заняться: поскорее замазать черным все отрицания.
Не знаю, правда ли, что женщины наделены особой интуицией, но назавтра, не успел я прийти на работу, как ко мне явилась Селина Деламар. На самом деле я уверен, что у женщин имеются специальные антенны, способные засечь присутствие других женщин. Они улавливают друг друга в пространстве соперничества, для мужчин невидимом. У меня на физиономии явственно отпечаталась ночь, которую я провел с Алисой, тогда как на ее лице сохранялся лишь полусмазанный оттиск меня самого. Меня вдруг поразило, насколько постаревшей она выглядела. Селина Деламар превратилась в совершенно другую Селину Деламар — потому что в то утро я смотрел на нее другими глазами, понимая, что на нашей связи придется поставить крест. Она предложила мне пообедать вместе. Я подозревал, что этот обед будет тянуться долго. Но, главное, я знал — сидеть нам с ней вместе нельзя.
Она устроилась напротив меня. Длинные волосы были идеально прямыми — она старалась мне понравиться. Я предпочел бы провести встречу по сокращенной схеме «кофе и счет, пожалуйста», но она сразу дала понять, что настроена на полный обед с десертом. Судя по тому, с каким пылом официант расхваливал фирменные блюда, он был с ней заодно. Пока она изучала меню (женщина решительная и своевольная, в ресторанах она всегда колебалась, не зная, что заказать), я твердил себе, что надо просто пережить этот момент. Необходимо прояснить ситуацию, и делать это следует в пристойной обстановке — не в постели же. Я любил ее тело и знал, что, стоит ей передо мной раздеться, я ни за что не смогу сказать ей то, что должен сказать. Здесь, при свидетелях и за разделяющим нас столом, это казалось намного проще.
— Я помирился с Алисой.
— Ну и что?
Ее ответ меня ошарашил. Я был уверен, что она воспримет мое сообщение в штыки.
— Я ведь не полная дура. Я всегда знала, что ты ее еще любишь и что рано или поздно вы опять будете вместе. Только не понимаю, с чего у тебя такой похоронный вид.
— Я… Мне…
— Из-за нас, что ли? Да брось. Что случилось-то? Я замужем, у тебя невеста. Так даже лучше. Будем в равных условиях.
— Но я не хочу ей изменять!
— А ты и не будешь ей изменять. Мы просто продолжим встречаться, вот и все. Зачем тебе от меня отказываться? Будем видеться только тогда, когда ты сам этого захочешь.
— Да я вообще этого не хочу!
— А если я тебя попрошу? Если я взмолюсь, чтобы ты меня не бросал?
Никогда еще я не видел, чтобы человек столь стремительно переходил от силы к слабости. Теперь она умоляла меня ее не бросать и свести наши отношения к обыкновенному сексу — ну не глупо ли лишать себя удовольствия? Это будет наш секрет, наша маленькая тайна, а она, со своей стороны, сделает все, чтобы мне угодить и помочь мне ощутить всю полноту жизни. Я не понимал, почему она так настойчиво уговаривает меня остаться с ней, ведь ей от меня достанутся жалкие крохи, тень моего былого желания. Гораздо позже я догадался, что отказ мужа завести ребенка так надломил ее, что ей стала нестерпима сама мысль о том, что кто-то ее отвергает. Я был слишком молод и незрел, чтобы сообразить, в чем дело (я видел в ней лишь женщину, не желающую меня терять), и слишком близорук, чтобы понять: надо срочно бежать от нее со всех ног. Бежать, пока не поздно.
Наконец, после десерта и кофе, нам принесли счет. Я шепотом пообещал ей, что скоро мы увидимся. И почувствовал, как под столом она провела ступней мне по ноге. Мое возбуждение было непритворным.
События развивались быстро. Как будто за время нашей разлуки мы повзрослели. Мы решили поселиться вместе и сняли квартиру в доме с большим внутренним двором. Не знаю почему, но я довольно часто сравниваю свою жизнь с историей Антуана Дуанеля; [13] сейчас мне кажется, что тогда я приближался к концу эпохи украденных поцелуев. [14] Для меня наступал этап спокойных супружеских отношений, тем более что Алиса (особенно спящая) так напоминала порой Клод Жад. Мне нравилось, когда она надевала немного старомодные юбки, нравились оранжевые тона нашей квартиры в духе семидесятых. В жизни все повторяется.
Я позвонил родителям и сообщил, что мы с Алисой собираемся жить вместе. Вообще-то мне просто хотелось напомнить им о своем существовании, а то я уж начал бояться, что они склонны к амнезии. Мне стоило немалых трудов с ними связаться — мобильниками они не пользовались. Им была невыносима мысль, что в любой момент кто-то может дернуть их телефонным звонком. «Лучше уж сразу в тюрьму!» — хором заявляли они. Они часто говорили в один голос. Я так и не разобрался, то ли они всегда и во всем соглашались друг с другом, то ли один из них окончательно подмял другого. Хотя я склонялся к первому предположению. При том образе жизни, какой они вели, имело прямой смысл придерживаться одинаковых взглядов. Но может быть, я утрирую, выставляя их в карикатурном свете? Мать, я знаю, испытывала ко мне теплые чувства, хорошо помню, что она тогда сказала: «Ты собираешься с ней жить. Растешь, сынок, растешь. Мне не терпится с ней познакомиться, с твоей невестой». Самые простые слова, но меня, едва я повесил трубку, затопила волна признательности. Как будто над пустыней пролился дождь нежности.