— И хто ж это там пришел?
Я резко распахнул дверь, а там суп с котом. Никого нет за этой проклятой дверью, все кино впустую. Не звонок, а просто фильм Новой волны! [10] Накал эмоций ослабевал, и тут что то вприпрыжку влетело в квартиру, издавая резкие крики. Мы с Конрадом колебались, не ущипнуть ли нам друг друга, чтобы поверить своим глазам. В квартиру ворвалась обезьяна, одетая в красный костюмчик, и, само собой разумеется, уселась прямо на плечо Конрада. Я был поражен этим бабуином, наряженным на манер сержанта Пепера [11] . И тут мы услышали:
— ЛеннонМакКартни! Где ты? ЛеннонМакКартни?!!!
Появился взволнованный человек с тросточкой в руке, который даже не собирался извиниться за свое вторжение. Обезьяна прыгнула на пол, готовая к новым веселым проделкам. Настоящая погоня, ну что вы, не беспокойтесь, из комнаты в комнату, чувствуйте себя как дома, с грохотом, который явно перебудил всех соседей. Я покраснел от стыда, в ход была пущена швабра. Попался! И подумать только, еще минуту назад мы мирно предавались созерцанию, от которого клонило в сон. Черт возьми, это несправедливо. Я рискую навлечь на себя неприятности из за этого незнакомца, гоняющегося за своей обезьяной по моей собственной квартире. Если заводишь обезьяну, то по меньшей мере нужно вдолбить ей в голову правила мирного сосуществования, не дожидаясь неприятных сюрпризов. Так не делается — вваливаться к людям с бухты барахты. Если хотя бы меня предупредили, я бы принял меры, сообразил, как не попасть впросак. Вот уж Эглантина будет злиться из за устроенного разгрома. К счастью, старикан выдохся. Да, в его возрасте такие эскапады — это перебор. Бедняга, мне почти хотелось пожалеть его, наверное, ему впарили за бесценок эту обезьяну. А поскольку он не хотел испортить себе репутацию любителя животных, то не посмел отказаться. Весь он в этом, не умеет сказать «нет». И вот результат, когда не умеешь отказать и в итоге оказываешься в моей квартире, забрызгав пол каплями пота. Я испытывал почти физическую боль, наблюдая, как он бьется из последних сил, его тело превратилось в длинную вытянутую линию, увенчанную маленькой головкой. Усы — длинные и тонкие, как спагетти быстрого приготовления. Казалось, что Конрад разглядывает его с таким же состраданием. С той только разницей, что его веселили проделки обезьяны. Что касается меня, до момента, когда все пошло вкривь и вкось, мне положительно нравился этот неожиданно возникший незнакомец. Обезьяна ЛеннонМакКартни, если верить крикам преследователя, углубилась в коридор и поскреблась в дверь Терезы. Я испустил восклицание «ой!», которое поразило меня полным отсутствием логической связи между замыслом и исполнением; казалось, меня никто не услышал. При этом Тереза открыла дверь и увидела обезьяну. Последняя тут же успокоилась, чем вызвала мое полное расположение, поскольку я тоже остолбенел, впервые увидев Терезу. Что то общее с обезьяной, есть отчего воспрянуть духом. Но продолжение было менее удачным. Престарелый незнакомец бросился в коридор, собрав всю свою энергию, доковылял до ЛеннонаМакКартни, который, устав от беготни, дал себя поймать. Казалось, все приходит в норму, я только расстроился, что вся эта суматоха разбудила Терезу, но последующее странное развитие событий поставило меня в тупик. Столкнувшись лицом к лицу с незнакомцем, который, подчеркиваю, отличался известной дряхлостью, Тереза протянула ему руку:
— А, так вы и есть наш новый квартирант… Хм… Добро пожаловать!
Она вернулась в свою комнату, и, поскольку у нее создалось неправильное впечатление о происходящем, я чувствовал, что не вправе заманивать ее в подстроенную мной западню. Тот, кому отнюдь не пристало испытывать чувство гордости, подошел ко мне, держа на плече свою половину группы «Битлз»:
— Извините… У меня не было времени представиться, меня зовут Мартинес, я ваш новый сосед…
Вот это уже слишком. Я ненавижу соседей. Само понятие «сосед» раздражает меня, нужно всегда иметь при себе разменную монету общительности, машинально здороваться в лифте. Преимущество домов в буржуазном квартале состоит в том, что богатые не отличаются разговорчивостью, они скупы на слова. В общем то логично: чем больше имеешь, тем меньше доверяешь. Короче говоря, это не просто сосед, но в довершение всего этот человек разрушает все мои планы и мою репутацию отшельника, значит, я должен схватить его и вышвырнуть вон. Но этот поступок, свидетельствующий о кипении моих эмоций, предвосхитил достигший моих ушей шепот Конрада. «Какие они оба забавные» — вот что он мне сказал. Я также подумал о нашей ничем не заполненной субботе и внезапно предложил незваным гостям остаться и выпить по рюмочке, хотя плохо представлял себе, что пьет обезьяна.
В девять часов появилась Эглантина в крайнем возбуждении. Мне показалось, что она провела бессонную от любви ночь. Она четыре раза поцеловала Конрада, расспросила о его первой ночи и, когда я представил ей потного Мартинеса, запрыгала от радости при мысли, что есть повод для празднования. Новый сосед вполне заслуживает коктейля «Добро пожаловать». И вперед, опять к традициям Гонолулу. Передо мной разворачивалась та же сцена, что и накануне. Конрад помог ей почистить апельсины, и мы чокнулись, не пускаясь в излишества. Все действующие лица направились в мою гостиную в прекрасном расположении духа. Сияющий Конрад, все еще в пижаме, восседал между Эглантиной и Мартинесом, у которого на коленях расположилась обезьяна. Я слегка улыбался, когда ловил чей то взгляд, и даже поднимал свой бокал, подмигивая, что означало «мне тоже весело», но в действительности это относилось только к малышу. К Мартинесу возвращалась былая удаль. Еще немного, и он решит, что так у нас бывает каждый день. Он приглаживал усы с самодовольным видом, хлопал по спине моего Конрада. Не нужно смущаться. Отметьте, я гордился своим протеже. Как будто по доверенности похлопывали и меня. Он обращался к своей обезьяне:
— Смотри, до чего Конрад милый. Ты не находишь?
ЛеннонМакКартни подпрыгивал; он даже был способен пренебречь бананом. Он помахивал хвостом, мне было понятно, как он счастлив. Эглантина же просто сошла с ума. Не стоило понапрасну ломать себе голову, причина ее безумия была очевидна (возрождение материнских чувств). Ей было около шестидесяти, и оба ее сына, кажется, Бернар и Стефан, давно жили отдельно. Конрад пробудил самые прекрасные ее инстинкты. Интерпретация этого момента показалась мне, попросту говоря, лишенной рефлексии. Я часто смотрел на свою служанку, но никогда по настоящему не видел ее. Когда присутствие настолько заметно, его не замечаешь, как в первом ряду кинотеатра. Я причислял ее к категории суровых духом, а суровые сдерживают свои чувства. Я раньше не замечал этой безысходной грусти, которая становилась столь очевидной теперь, когда она смеялась. Так всегда и бывает: именно противоположное вызывает прозрение; столкнувшись со смертью, начинаешь ценить жизнь. Я изъяснялся высокими фразами, чтобы освободиться от зарождавшихся чувств, чтобы отвлечься. Однако под воздействием счастья, которое доставлял ей Конрад своим таким человечным простодушием, Эглантина менялась просто на глазах. Женщина, которую я классифицировал как славную, но суховат, никогда раньше не смеялась в моем присутствии. Несколько лет я провел бок о бок с Эглантиной, но она оставалась для меня незнакомкой. Открыв ее, Конрад открыл ее и для меня. Рядом с ним жизнь в новом свете казалась мне ясной, почти понятной. Что же касается Мартинеса, все говорило о том, что он так не оттягивался уже давно. Поскольку Конрад и Эглантина наперебой задавали ему вопросы, я попытался глазами выразить интерес к происходящему. Когда вращаешь зрачками, любому ротозею начинает казаться, что тебе интересно. Но я не притворялся, меня действительно интересовали похождения старого потрепанного фокусника. Он рассказывал о трудностях, которые возникают при завершении карьеры, о трудностях оседлой жизни. Да. В этом проблема Мартинеса. Проблема дороги. Всю свою жизнь он боготворил публику, жил под аплодисменты и во имя их, ничего другого: вся жизнь ради хлопков в ладоши. В свое время он имел успех, особенно в Испании, в родной деревне. Он клялся даже, что одна из тамошних улиц носит его имя. Он перебрался сюда в поисках покоя. У себя в деревне он и шагу не мог ступить, чтобы у него не попросили автограф. По крайней мере, он так думал. Он так и не решился вернуться туда, разумеется из за женщины. Все кончено, он остался один, без публики, без запланированных наперед гастролей, без шапито, без гала концертов. И без детей. Скупые слезы. Один с обезьяной, которая выводит его из себя.