Но вернемся к Дилану. Именно он угостил нас первым косяком. В Гамбурге, чтобы не свалиться, мы принимали амфетамины, но по-настоящему траву никогда не курили. А тут перед нами открылась вселенная веселья. Мы ржали по любому поводу, и это нас спасало. Нам необходима была разрядка после страшных минут. А они у нас бывали регулярно. Особенно когда мы выступали на стадионах и нужно было туда попасть. Фаны заранее съезжались на место и подкарауливали нас, надеясь урвать лишний миг рядом с нами. Иногда нас провозили в фургонах из прачечной, или что-то вроде того. Пробирались на сцену тайком. Цирк, да и только. И все ради чего? Играя, мы даже не слышали друг друга. Ринго приходилось постоянно смотреть на нас, чтобы не сбиться. Мы могли вообще замолчать, публике это было по фигу Мы перестали играть, как играли прежде. Перестали обмениваться с залом шутками. Мы превратились в марионеток — люди приходили не для того, чтобы нас послушать, а для того, чтобы на нас поглазеть.
Во всех странах мира повторялось одно и то же. На нью-йоркском стадионе «Шей» мы выступали перед толпой в пятьдесят пять тысяч человек — это был рекорд. В Новой Зеландии, я хорошо помню, нам устроили феноменальный прием. Собралась вся страна — а как же иначе? Лимузин, в котором нас везли, остановился на какую-то секунду, и фаны воспользовались этим, чтобы перекрыть дорогу и вскарабкаться на крышу автомобиля. Мы тогда здорово струхнули. Я думал, что тут нам и конец — нас просто раздавят, как жалкие сардины в консервной банке. Триумфальное возвращение в Ливерпуль тоже проходило в совершенно сумасшедшей обстановке. Чудно было приехать домой и обнаружить, что на тротуарах выстроились люди, многих из которых мы знали и в числе которых наверняка были и девчонки, когда-то посылавшие нас подальше. Мы поднялись на балкон ратуши, а внизу бушевали преисполненные гордости за нас горожане. Наверняка среди них были и мои бывшие учителя, считавшие, что я олух царя небесного. Кто не мечтает о подобной мести? Но я не наслаждался ею по-настоящему. Мне было неуютно находиться в центре всеобщего обожания. И тогда я стал изображать Гитлера. Что-то накатило, и все. Только битлы поняли, почему я вскинул руку. Такой у меня был юмор. Цинизм давал мне расслабиться. Потому что было от чего спятить.
Еще надо вам рассказать о тех видениях, что преследовали нас все эти годы. Не знаю, с чего это пошло. Поначалу зрителей-инвалидов помещали перед самой сценой, наверняка из соображений безопасности. А потом кто-то пустил слух, что «Битлз» владеют даром исцеления. И на нашем пути стало попадаться все больше калек — они обступали проход, по которому мы пробирались к сцене, толпились возле артистических уборных. Иногда в коридорах мы видели кровати и кислородные палатки. Складывалось впечатление, что в наших гастролях принимают участие все местные больницы. Мы путешествовали в компании с безногими и слепыми. Матери рыдали и твердили в лихорадочном возбуждении: «Коснитесь моего сына, прошу вас, коснитесь моего сына…» Мы олицетворяли для них последнюю безумную надежду. И сталкивались с миром боли, нашедшим себе пристанище прямо под миром мечты.
Может быть, именно поэтому я сказал, что мы были популярнее Иисуса. Я произнес эти слова в длинном интервью английской журналистке Морин Клив. Мы с ней быстро нашли общий язык. Говорили о всяком-разном, в том числе о закате христианства. Хороший получился разговор, и у меня в кои-то веки появилось время задуматься о сущности вещей. Это интервью промелькнуло почти незамеченным, пока кто-то в США не сослался на него. Выдранная из контекста фраза пошла гулять, вызвала цепную реакцию и взбудоражила весь мир. Я про себя думал, что, раз она вызвала такой эффект, значит, в ее основе лежит некая истина. Надо было побыть в моей шкуре последние три года, чтобы понять, что я прав. Люди обожествляли нас, а о музыке вопрос вообще больше не стоял. Мы превратились в религию. Я и сегодня так считаю. Может, я неуклюже выразился, но это же, черт побери, было очевидно.
Дело приняло неслыханный размах. В США, особенно на Юге, народ начал сжигать наши пластинки. Ку-клукс-клан сообщил, что всеми способами будет препятствовать нашим выступлениям. Вот тут я струхнул. Не хотел никуда ехать. Настаивал на том, чтобы отменили все гастроли. В этой стране убили Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Я на самом деле думал, что меня могут застрелить. В конце концов мы решили, что контракт нарушать не стоит. Я принес публичные извинения. У меня не было выбора, иначе страсти не улеглись бы. На всех последующих концертах у меня живот сводило от страха. Из-за этого я бессознательно ускорял ритм. На одном из выступлений мы услышали звук, похожий на выстрел. Тотчас трое остальных битлов повернулись в мою сторону. Кто еще, кроме меня, мог служить мишенью стрелку? В сущности я, возможно, на самом деле Христос. Смерть от пули в наше время равнозначна смерти на кресте. Я вполне мог бы умереть на сцене. Мог бы умереть, как умирают посланцы мира. Взгляните на мою сегодняшнюю жизнь: я сижу дома, медитирую и пеку хлеб. Неужели это форма сумасшествия — принимать себя за Христа? Должен признаться, что в определенный момент я подозревал, что так оно и есть. История «Битлз» уже катилась к своему закату. Я был обдолбанный и несчастный. И среди ночи разбудил всю группу. Почувствовал, что нам всем необходимо срочно увидеться. Меня распирало от желания поделиться с ними своими озарениями. Рано утром ребята собрались в студии. С заспанными глазами, уставшие. Но я настоял на том, что мое дело ждать не может. Тогда они вежливо выслушали мое сообщение, которое сводилось к тому, что я — Христос. В ту пору мало кто решался мне противоречить. И они ответили, что это просто супер. Что они счастливы лично познакомиться с Христом. И отправились по своим номерам. Они не поверили. Но я-то верил. И до сих пор какая-то часть меня в это верит. И не говорите мне, что я псих. Чтобы прожить ту жизнь, какую прожил я, уж точно необходимо иметь в крови толику божественности. Куда она меня приведет? И где окажемся мы с Йоко? Куда нас забросит?
В результате атмосфера последних гастролей здорово сгустилась. Вышло наружу то, что мы и так подспудно ощущали. Больше так продолжаться не могло. Меньше чем за четыре года мы дали больше тысячи концертов. Мы выдохлись. Истерика вокруг нас действовала нам на нервы. Жить так было невозможно. Кое-кто говорил, что мы перестали выступать, потому что стали хуже продаваться билеты. Полная хрень. Мы перестали выступать, потому что были сыты по горло. Нас достало прыгать с самолета на самолет. Не считая такой детали, как страх. Страх перед шальной пулей, страх перед психопатами, наконец страх перед будущим. Ясновидящая предсказала, что наш самолет разобьется. Та же самая, что предсказала убийство Кеннеди. Испугаешься тут.
Продолжать хотел один Пол. Но после Манилы он присоединился к мнению большинства. Думаю, ничего хуже мне в жизни испытывать не пришлось. Всех подробностей я уже не помню, но то, что там произошло, было ужасно. Жена диктатора Маркоса организовала в нашу честь грандиозный прием. Брайан подумал, что мы не захотим на него пойти, и ни о чем нас не предупредил. Он не мог предвидеть, какие драматические последствия это вызовет. Она ждала нас, ждали приглашенные ею дети. Наше отсутствие она восприняла как унижение и выступила с заявлением, в котором объявила нас врагами народа или что-то в этом духе. И тогда все вокруг как с ума посходили. Люди швырялись в нас камнями. Мы уже не чаяли, как унести ноги. Никто не хотел везти нас в аэропорт. Пришлось по дикой жаре тащить на себе багаж. Я уже решил, что нам кранты. Что они попросту нас убьют.