Лукреция с невольным страхом взяла зеркало в руку, заглянула в его туманную глубину.
В комнате было темно – но в глубине зеркала жил свой собственный, едва различимый свет, в котором роились смутные, неопределенные образы, таинственные видения.
Вдруг среди этих образов проявилось мужское лицо – мужественное, доброе, красивое лицо с темными, иронично изогнутыми бровями и мягкой складкой губ. Лицо показалось Лукреции знакомым, но она не успела его как следует разглядеть – оно уже исчезло, снова уступив место неясным образам. А потом и эти образы растворились в клубящейся полутьме, уступив место ее собственному отражению…
Собственно, так и должно быть, порядочное зеркало должно отражать того, кто в него смотрится… вот только отражение Лукреции вело себя несколько странно. Вместо того чтобы повторять выражение ее собственного лица, оно жило своей отдельной жизнью. Отражение было взволновано, испугано, оно приоткрыло рот и вполне отчетливо прошептало:
– Беги!
– Что? – переспросила изумленная Лукреция. – Бежать? Куда? Почему?
– Беги прочь из дворца! – прошептало отражение. – Беги, пока не поздно! Враги твоего отца и брата скоро явятся за тобой, чтобы заставить тебя заплатить по старым счетам семьи! Переоденься служанкой и беги прочь из дворца, прочь из Рима!
Лукреция удивленно смотрела в глубину зеркала – но зеркало молчало, теперь оно, как и положено, всего лишь отражало ее испуганное лицо.
Портьера на двери спальни колыхнулась, в комнату заглянула старая Аврелия.
– Вы не спите, мадонна Лукреция? – негромко спросила она. – Должно быть, вас разбудил какой-то кошмар?
– Не в этом дело, – перебила ее госпожа. – Мы должны немедленно покинуть дворец. Принеси мне какую-нибудь простую одежду, одежду, в которой меня не узнают. И поторопись!
– Слушаюсь, мадонна! – Аврелия поклонилась, шагнула к дверям, но снова остановилась: – Вы хотите взять с собой какие-то драгоценности?
– Ничего, кроме этого зеркала!
Через полчаса из неприметной двери выскользнули две фигуры. Судя по одежде, это были две служанки: одна – старая, сгорбленная, вторая – молодая и стройная. Впрочем, лица ее не было видно – его закрывал низко опущенный капюшон.
Две женщины явно куда-то торопились или от кого-то убегали. Они миновали дворцовые сады, вышли на старую, вымощенную камнями дорогу и вскоре уже шли среди виноградников и апельсиновых рощ, на многие мили протянувшихся к западу от Рима.
Ночная тьма редела. В рощах запели птицы, приветствуя наступление нового дня, небо порозовело, и скоро поднялось солнце. Крестьяне вышли на свои огороды. Они не обращали внимания на двух женщин, торопливо удаляющихся от Вечного города. Никому из них не могло прийти в голову, что одна из них – Лукреция Борджиа, дочь недавно скончавшегося Папы Александра VI.
Старая дорога взбиралась на холмы и сбегала вниз. Она миновала чей-то заброшенный дом, превратилась в узкую тропинку, пересекла лужайку, на которой паслось стадо овец, и углубилась в сосновую рощу.
Вскоре тропинка стала едва заметной и наконец вовсе потерялась среди густого кустарника.
– Куда нам теперь идти, Аврелия? – спросила донна Лукреция, остановившись в растерянности и вытирая лоб краем плаща.
– Я не знаю, мадонна, – честно призналась старая служанка. – Мне не приходилось прежде бывать в этих местах. Впрочем…
Аврелия к чему-то прислушалась.
Теперь и Лукреция услышала, что неподалеку, за густым кустарником, раздается конский топот, собачий лай и веселые голоса.
Плотнее закутавшись в плащ, она углубилась в заросли и вскоре вышла на лесную опушку.
Перед ними простиралось широкое поле, словно огромный покров зеленого бархата. И, как яркие вышивки на этом зеленом полотне, разбросаны были по полю фигурки всадников в красных и голубых камзолах, расшитых золотом, в пестрых бархатных беретах с цветными перьями. Лаяли собаки, преследуя зайцев и косуль, ржали лошади, трубили рожки егерей – какие-то знатные господа развлекались охотой.
Две женщины остановились на краю леса, невольно залюбовавшись представшим перед ними зрелищем.
От ближней группы всадников отделился юноша на кауром коне. Подъехав к женщинам, он склонился с седла и с любопытством уставился на Лукрецию, которая испуганно попятилась и опустила капюшон.
– Здравствуй, милашка! – проговорил он задорно. – Куда это ты собралась в такую рань? Твоя жестокая хозяйка послала тебя в лес за хворостом? А ты, должно быть, хорошенькая! Открой свое личико, красотка, подари мне поцелуй!
– Оставьте меня в покое, сударь! – возмущенно ответила Лукреция. – Я вижу, что вы – порядочный человек, а порядочные люди не ведут себя так развязно с незнакомыми женщинами!
– С кем это ты беседуешь, Пьетро? – окликнул юношу мужчина в черном камзоле, расшитом серебром, подъехавший на прекрасном вороном коне.
– Мои собаки загнали косулю, – ответил юноша, – взгляните, мессир, кажется, это неплохая добыча!
Мужчина в черном подъехал ближе. Лукреция взглянула на него из-под капюшона – и сердце ее забилось.
Красивое лицо с темными бровями, мягкая линия губ, умный и мужественный взгляд. То самое лицо, которое минувшей ночью она увидела в своем чудесном зеркале. Теперь Лукреция не сомневалась, что видела этого человека при дворе своего отца…
– Косулю, говоришь? – переспросил подъехавший мужчина, разглядывая женщину в плаще.
– Да, косулю, и посмотрите, мессир, какую красивую! – Пьетро концом шпаги откинул капюшон, и золотые волосы Лукреции рассыпались по ее плечам.
– Приветствую вас, мадонна Лукреция! – почтительно проговорил мужчина в черном, ловко спрыгнув со своего коня и преклонив колено. – Могу ли я предложить вам свою помощь и защиту?
– Я знаю вас, сударь, – ответила Лукреция с достоинством, – мы встречались при дворе моего отца…
– Вы правы, мадонна! Я – Альфонсо д’Эсте, герцог Феррары и ваш покорный слуга.
– Рада нашей встрече, герцог, – проговорила Лукреция. – Думаю, вы знаете, что я теперь – сирота, за меня некому вступиться и могущественные враги следуют за мной по пятам.
– Я все это знаю и буду счастлив оказать вам помощь и гостеприимство. Если вы помните, мадонна, два года назад я просил вашей руки. Тогда ваш покойный отец отказал мне. Могу ли я рассчитывать, что когда-нибудь, пусть в отдаленном будущем, вы ответите согласием на мое предложение?
– Возможно, герцог! Отчего же нет! Но вы, должно быть, знаете, что у меня вовсе нет приданого?