Король оживился, слушая рассказ о таких подвигах. Юный брат короля ударил кулаком по столу, воскликнув:
– Вот молодец!
– И Монка похитили? – спросил король. – Но генерал находился в своем лагере…
– А француз был один.
– Удивительно! – воскликнул Филипп.
– Да, правда, удивительно! – повторил король.
– Ну! Два львенка спущены с цепи! – прошептал Мазарини. И прибавил вслух, не думая скрывать своей досады: – Я не знал всех этих подробностей. Ручаетесь ли вы за их достоверность?
– Разумеется, ручаюсь, господин кардинал, потому что сам был очевидцем этих событий.
– Вы?
– Да, монсеньор.
Король невольно подошел к Атосу; герцог Филипп стал возле Атоса с другой стороны.
– Рассказывайте, граф, рассказывайте! – воскликнули оба в один голос.
– Ваше величество, француз похитил генерала Монка и привез к королю Карлу Второму в Голландию… Король освободил Монка, и генерал из чувства благодарности возвратил Карлу Второму престол, за который столько храбрецов сражались без успеха.
Герцог Филипп в восторге захлопал в ладоши. Людовик XIV, более осторожный, спросил:
– И это все правда?
– Совершеннейшая, ваше величество.
– Один из моих дворян знал тайну о существовании миллиона и сохранил ее?
– Да.
– Кто он?
– Ваш покорный слуга, – просто ответил Атос.
Ропот восхищения был наградой Атосу. Даже сам Мазарини поднял руки к небу.
– Сударь, – сказал король, – я постараюсь найти средства вознаградить вас.
Атос вздрогнул.
– Не за честность: награда за честность оскорбила бы вас. Я должен наградить вас за участие в восстановлении на престоле брата моего Карла Второго.
– Разумеется, – подтвердил Мазарини.
– Успех этого дела радует все наше семейство! – прибавила Анна Австрийская.
– Позвольте, – сказал Людовик XIV. – Правда ли, что один человек пробрался к Монку в его лагерь и похитил его?
– У этого человека было десять помощников, но это были лишь жалкие наемники.
– И больше никого?
– Никого.
– Кто же он?
– Господин д’Артаньян, отставной лейтенант мушкетеров вашего величества.
Анна Австрийская покраснела. Мазарини пожелтел от стыда. Людовик XIV стал мрачен; пот выступил на его бледном лице.
– Что за люди! – прошептал он.
И он невольно бросил на кардинала взгляд, который испугал бы Мазарини, если б тот в это время не зарылся головой в подушку.
– Сударь! – воскликнул молодой герцог Анжуйский, кладя свою белую, женственную руку на плечо Атосу. – Скажите этому храбрецу, прошу вас, что брат короля французского будет пить за его здоровье завтра с сотней лучших французских дворян.
Сказав эти слова, юный герцог заметил, что в припадке восторга смял свою манжетку. Он с величайшим старанием расправил ее.
– Поговорим о деле, ваше величество, – вмешался Мазарини, который никогда не приходил в восторг и не носил манжет.
– Хорошо, – отвечал Людовик XIV. – Сообщите нам о цели вашего посольства, граф, – сказал он, обращаясь к Атосу.
Атос торжественно предложил руку леди Генриетты Стюарт молодому принцу, брату короля.
Совещание длилось час, после чего отворили дверь придворным. Они как ни в чем не бывало заняли прежние места, точно в этот вечер в их обычных занятиях не было никакого перерыва.
Атос оказался около Рауля. Отец и сын пожали друг другу руки.
Пока Мазарини старался оправиться от охватившей его внезапно тревоги, Атос и Рауль успели обменяться несколькими словами в углу комнаты.
– Ты давно в Париже, Рауль? – спросил граф.
– С тех пор, как вернулся принц.
– Здесь я не могу говорить с тобой, за нами наблюдают. Но я сейчас еду домой и там жду тебя: приезжай, как только освободишься.
Рауль поклонился.
К ним подошел принц. У него был ясный и глубокий взгляд, как у благородных хищных птиц. Чертами лица он тоже напоминал птицу. Орлиный нос принца Конде был прямым продолжением его плоского лба; придворные насмешники, безжалостные даже к гению, уверяли, что у наследника знаменитого дома Конде не человеческий нос, а орлиный клюв.
Его проницательный взгляд и повелительное выражение лица обыкновенно смущали тех, с кем он разговаривал, больше, чем величественная осанка или красота, если бы ими обладал победитель при Рокруа. Огонь так быстро вспыхивал в его выпуклых глазах, что всякое одушевление походило у него на гнев.
Все при дворе уважали принца; многие трепетали перед ним.
Людовик Конде подошел к Раулю и графу де Ла Фер с явным намерением заговорить с первым и получить поклон от второго.
Никто не умел кланяться с таким благородным изяществом, как граф де Ла Фер. В его поклоне не было и следа угодливости, обычной в поклонах придворных. Зная себе цену, Атос кланялся принцам, как равным, искупая неизъяснимой приветливостью независимость манер, оскорбительную для их гордости.
Принц хотел заговорить с Раулем. Атос опередил его.
– Если бы виконт де Бражелон, – сказал он, – не был покорнейшим слугою вашего высочества, я просил бы его представить меня вам…
– Я имею честь говорить с графом де Ла Фер? – спросил принц.
– С моим отцом, – прибавил Рауль, покраснев.
– Одним из честнейших людей Франции, – продолжал принц, – одним из первых дворян нашего государства… Я так много слышал о вас хорошего, что часто желал видеть вас в числе своих друзей.
– Такую честь, – отвечал Атос, – может оправдать лишь мое уважение и преданность вашему высочеству.
– Виконт де Бражелон отличный офицер, – сказал принц. – Видно, что он прошел хорошую школу. Ах, граф, какие в ваше время у полководцев были солдаты!..
– Ваше высочество совершенно правы, – но теперь солдаты могут похвастаться полководцами.
Этот комплимент, не похожий на лесть, очень понравился человеку, которого вся Европа считала героем и который пресытился похвалами.
– Очень жаль, граф, что вы оставили службу, – произнес принц Конде. – Скоро королю придется вести войну с Голландией или с Англией. Преставится много случаев отличиться такому человеку, как вы, знающему Англию, как Францию.
– Могу сказать вашему высочеству, что я, кажется, не ошибся, оставив службу, – отвечал Атос с улыбкой. – Франция и Англия будут отныне жить в мире, как две сестры, если верить моему предчувствию.