На Новый год Оксана готовит свои фирменные блюда – холодец, «капусточку» со свиными ребрами и винегрет. Лада – салат оливье («ай лав ю» – острит молодежь) и гуся с черносливом. Лидия Варламовна – голубцы, Адель Францевна – торт «Наполеон». Рецепт торта невероятно сложный, его готовят чуть ли не три дня. У ненормальной Любаши нет семьи, она была когда-то замужем, даже родила сына, но лет двадцать тому назад бросила своих мужчин, купила однокомнатную кооперативную квартиру и зажила в свое удовольствие. На Новый год Любаша привозит московские деликатесы – маслины, маринованные артишоки, каперсы или что-нибудь в том же духе.
– Ну и гадость! – кривится Оксана, надкусив маслину. – И как только люди такое едят?
– На каком этапе следствие? – спросил Федор Алексеев старлея Николая Астахова. Мужчины удобно устроились в углу бара «Тутси». Федор и Коля беседовали, Савелий внимательно слушал, переводя взгляд с одного на другого.
– Ничего нового. Какое-то бессмысленное дело… То есть мотив есть у Дубенецкого, у Лары Бекк, у Нонны… но, черт его знает, что убийца задумал. Хотя его и убийцей не назовешь. Все как на ладони – Лара Бекк, Разумовы, семья, жених Удовиченко, свидетель Исоханов и бывший муж Дубенецкий. Это, так сказать, узкий круг. Гости… в основном друзья семьи, коллеги Дубенецкого, несколько мордоворотов со стороны Удовиченко. Все. Разумовы впервые в городе, Лию никогда раньше не видели. Елена даже Удовиченко едва помнит.
– Что говорит Кузнецов?
– Приказал собрать сплетни и пропустить через мясорубку, может, всплывет что-нибудь.
– Коля, а как, по-твоему, это… могло быть? – спросил вдруг Савелий.
– Что именно?
– Ну… яд этот хранился в контейнере – небольшой бутылочке или пробирке. И убийца держал… держала его в кармане или сумочке…
– Ну?
– …или в руке!
– Допустим, хотя сомнительно, – заметил Федор. – Неудобно и могут заметить. Да и то при условии, что ее напоили этим в церкви. Но, допустим, что там, гипотетически.
– Ладно, не в руке, – согласился Савелий. – И он… или она проникла… проник в алтарь… гипотетически, достал контейнер, отвинтил (или вытащил) пробку и вылил яд в кубок. Спрятал контейнер в сумочку или карман. Что он сделал потом?
– Ушел! – буркнул Коля.
– Нет! – возразил Федор. – Он налил немного вина из бутылки в кубок, чтобы замаскировать яд. То есть «икс» открыл бутылку, налил вина в кубок, закрыл бутылку и только после этого вышел. Как по-твоему, сколько времени ему понадобилось на всю операцию?
– Ну… я думаю полторы-две минуты…
– Накинь полминуты на то, чтобы завернуть контейнер в носовой платок. Капли с него не должны были попасть на сумочку или ткань костюма. Что было дальше, Савелий?
– Нужно избавиться от улики…
– Молодец, Савелий. И куда же ее деть?
– Выбросить!
– Куда? В церкви урн нет.
– А снаружи… Коля!
Коля только рукой махнул.
– Там, по-моему… ящик деревянный, – вспомнил Савелий.
– Надо бы взглянуть, – сказал Федор, и оба посмотрели на старлея.
* * *
Деревянный ящик, похожий на большой сундук, прятался в голых еще кустах сирени справа от церкви. Крышка его прилегала неплотно из-за мусора, которого было с верхом. Они подошли ближе и остановились, рассматривая ящик.
Принимая во внимание предстоящее задание, Коля вырядился в старый свитер с лыбящейся фоторожей и надписью «Jerk of New York», подаренный когда-то Ирочкой, Савелий – в вытянутые на коленях тренировочные штаны и старую футболку, и только Федор был элегантен, как всегда, – в пижонских белых брюках и белой же кепочке. У Коли на правой кроссовке периодически вспыхивала красная лампочка.
– Мусор хороший, – заметил Федор, рассматривая содержимое ящика.
Старший лейтенант кивнул. Металлические и бумажные венки с крошечного кладбища рядом с церковью, где еще до революции были похоронены двое местных святых и несколько священников, букеты увядших цветов, оберточная бумага, сухие ветки деревьев. Никакой дряни в виде пищевых отходов и, следовательно, никакой вони.
– Поехали! – скомандовал Коля, и они принялись выгребать содержимое ящика и складывать его на землю.
Примерно через пять минут после начала работ на них с ревом налетела здоровенная тетка, ухватила Колю за шиворот свитера и развернула к себе.
– Алкаши поганые! – вопила тетка дурным голосом. – Нету здесь никаких бутылок! Да что ж это такое, люди добрые? Покоя от вас никакого даже в храме, чтобы у вас руки-ноги поотсыхали! А я вот ща полицию на вас! У меня сват участковый! С утра как зальют зенки…
– Да ты… что? Совсем? Отпусти! – Коля попытался отодрать от себя руки женщины.
– Что вы себе позволяете? – строго сказал Федор. – Мы работники полиции!
– Ой, напугал! – демонически захохотала тетка, не выпуская ворота Колиной куртки. – Отец Константин! – заорала она, завидев священника, выходящего из церкви. – Тут алкаши хулиганят!
Отец Константин подошел. Был это серьезный молодой человек с бородой, похожий на геолога.
– Отпустите человека, Надя, – сказал он солидно неторопливым басом, присмотревшись. – Это действительно работник полиции. – И добавил, вздохнув: – А другой версии у вас нет?
Еще через десять минут все пятеро увлеченно ковырялись в мусоре. Больше всех старалась Надя, чувствуя себя очень неловко и стараясь загладить свою вину. Маленький зеленоватый пузырек с притертой пробкой лежал на самом дне ящика, провалившись сквозь гору мусора. Федор осторожно достал его, ухватив через носовой платок.
По дороге Савелий спросил, почему лампочка мигает только с правой стороны.
– Контакт отошел, – ответил Коля. – Все руки не доходят…
* * *
– Ты… это, Федор… – колеблясь, произнес Коля. – У меня сейчас встреча со свидетельницей, хочешь со мной? Посмотришь на нее, оценишь свежим глазом, может, идеи появятся… одним словом. Продумай вопросы.
– Продумаю. Савелия будем звать?
– На хрен? – удивился Коля. – Мне как-то спокойнее без Савелия. И потом, главную установку насчет женщины он уже выдал.
– Не скажи. Наш Савелий как пифия, его надо уметь толковать. Ладно, мы ему потом все расскажем.
И они отправились в школу номер пять на встречу со свидетельницей Ларой Бекк.
– Она подлая! – выпалила бывшая подруга. – Она… непорядочная!
Все трое расположились в пустом классе: старлей и капитан – за партой, Лара – за учительским столом. Коля открыл рот, чтобы задать наводящий вопрос, но это оказалось лишним. Взволнованная Лара, ломавшая руки, рванула с места в карьер.