А кто из детей сейчас без остеохондроза?! Все сидят неправильно, у всех столы и стулья под рост не подогнаны, а мальчик крупный, высокий, ясное дело, что ему в школе парта всегда была мала, и Миша вынужден был горбиться и скособочиваться, к тому же ребенок учился в «продвинутой» гимназии, где очень много задавали уроков и приходилось носить с собой тяжеленные сумки с учебниками. Сегодня остеохондроз уже в детсадовском возрасте многим выставляют. А больше ничего…
— Вы, конечно, амбулаторную карту запросите у нас и сами все прочитаете, — заискивающим голосом говорила Нестерова, — но я подумала, что, если вы пораньше получите от меня информацию, это как-то поможет вам во время вскрытия… Кстати, вы не возражаете, если я поприсутствую? И участковый педиатр тоже хотела бы прийти, она очень переживает, вы же понимаете…
Сергей все понимал и не возражал. Это была не назначенная следователем экспертиза, а всего лишь судебно-медицинское исследование трупа, по результатам которого и будет приниматься решение: есть криминал или нет, и нужно ли возбуждать уголовное дело. А пока никакого дела еще нет, следователь эксперту не указ, и Саблин имеет право принимать любое решение о том, кто будет присутствовать при вскрытии.
К вечеру список желающих прийти на следующий день в секционную пополнился заведующим Центральной подстанцией скорой медицинской помощи, а также врачом бригады интенсивной терапии, тем самым корейцем по фамилии Ню, обладателем таких умных и печальных глаз, выезжавшим на вызов к мальчику.
Спал Сергей плохо. Несмотря на то что детских трупов он вскрыл за свою профессиональную жизнь немало, привыкнуть он так и не смог и прекрасно понимал тех экспертов, которые либо всячески уклонялись от этой неимоверно тяжкой процедуры, либо набирались нахальства и наотрез отказывались, рискуя навлечь на себя гнев начальства. Ольга, знавшая о том, что ему предстояло, благоразумно не лезла с разговорами и молча занималась своими делами, с готовностью откликаясь каждый раз, когда Сергей находил в себе силы попросить чаю или задать какой-нибудь вопрос. «Ленка ни за что не поняла бы моего состояния, — то и дело мелькало у него в голове. — Она бы щебетала, требовала что-нибудь, предлагала сходить в кино или ныла, что я ничем не помогаю по дому. А если бы я попытался объяснить ей, как страшно и больно вскрывать трупы детей, она бы фыркнула и посоветовала мне отказаться, как это делают многие, взять больничный, сослаться на занятость, выставить заведующему отделением бутылку коньяку за изменение решения, одним словом, как-то выкрутиться. А кто же будет вскрывать детей, если все начнут уклоняться? Кто будет искать ответ на вопрос: отчего умер человечек, который ну никак не должен был умирать? Кто его защитит? Оля это понимает. Хорошо, что она у меня есть».
Утро прошло в таком же молчании, только если вечером тишина в квартире была тягостной, мрачной и мутно-плотной, то с утра она уже стала сосредоточенной и какой-то прозрачной, будто готовой в любой момент прорваться тихими короткими командами, отдаваемыми командиром своим солдатам. Сергей готовился к работе.
Вскрытие было назначено на десять часов, и за пятнадцать минут до начала в морге собрались заведующая детской поликлиникой вместе с участковым педиатром и врачи «Скорой помощи». Лица у всех четверых были напряженными и тревожными: сейчас эксперт вскроет труп, и может оказаться, что кто-то из них виновен в смерти мальчика. Либо не диагностировал вовремя тяжелое заболевание, либо не сделал все возможное во время реанимационного пособия.
Санитар сделал секционный разрез, вскрыл черепную коробку и отошел в ожидании указаний. Сергей, как обычно, постоял несколько минут возле стола, ничего не делая, пристально глядя на приготовленное для исследования тело и мысленно разговаривая с умершим: «Ну что, Миша, расскажешь мне, что с тобой случилось? Отчего ты так кричал? Почему тебе было так больно? Чем ты болел таким таинственным, чего не заметили лечившие тебя доктора? Или ты ничем не болел, а просто что-то случилось? Тебя избили? Ранили? Отравили? Ты сам что-то проглотил? Если кто-то, кроме самой природы, виноват в твоей смерти, помоги мне найти истину, чтобы наказать виновного. Миша, не молчи, открой мне тайну твоей смерти».
Присутствующие с недоумением поглядывали на эксперта, молча стоящего перед секционным столом. Но Сергей не собирался никому ничего объяснять. Мысленные разговоры с умершими — это его личное дело. Он, как обычно, перевел взгляд на оставленное кем-то когда-то масляной краской синее пятно на стене, глубоко вдохнул и приступил к исследованию.
При вскрытии трупа Миши Демина никаких телесных повреждений, кроме следов от внутривенных инъекций в локтевых ямках, обнаружено не было. В плевральной полости слева — более 1725 мл жидкой темно-алой крови с мелкими рыхлыми свертками и один сплошной массивный темно-алый сверток. Налицо признаки профузного артериального кровотечения. На задней стенке грудной полости пристеночная плевра была отслоена от ребер, образуя нечто вроде «кармана» с мелкими рыхлыми темно-алыми свертками, у нижнего края «кармана»!» разрыв пристеночной плевры длиной до 16 см. Оба легких уменьшены в размерах, спавшиеся, смещены вправо большим количеством крови в левой плевральной полости. Обширное кровоизлияние в жировую клетчатку заднего средостения и очаговые кровоизлияния в жировую клетчатку переднего средостения. В полости сердечной сорочки — небольшое количество жидкой крови без свертков. По ходу аорты сплошное, неравномерной плотности темно-красное кровоизлияние. Сама аорта находится в своеобразном «ложе» из рыхлой серожелтой ткани, которое, как выяснилось, было наружной оболочкой, или адвентицией, аорты. На отдельных участках имело место расслоение стенки аорты по средней оболочке на протяжении примерно 20 см. На 7 см ниже устья левой подключичной артерии имелся практически полный поперечный разрыв стенки аорты.
Механизм наступления смерти понятен. Причина — нет. Миша Демин хранил свои секреты.
— Ну что, Сергей Михайлович? Что это — синдром Марфана? — спросил заведующий подстанцией СМП, когда Сергей дал указание санитару шить.
Он оказался самым «крепким» из всех присутствующих и единственным, кто не отвел глаза, когда Саблин выделял органокомплекс. Остальные этого зрелища не вынесли.
— Да что вы, — живо откликнулась Нестерова, заведующая детской поликлиникой, — какой же он «марфанист»? Там хабитус такой, который ни с чем не спутаешь — астеник, очень длинный и худой, пальцы паучьи! А здесь парень нормального телосложения, даже немного полноват, рыхлый. Не понимаю, что могло послужить причиной разрыва аорты. Вы такое раньше встречали? — обратилась она к Саблину.
Сергей отрицательно покачал головой, не сводя глаз с санитара, накладывавшего на труп секционные швы.
— У детей — никогда. У взрослых — приходилось видеть, но в основном у пожилых. Людей с синдромом Марфана я в своей практике не встречал, но готов с вами согласиться: у мальчика этого синдрома нет, потому что хабитус отнюдь не тот.
— Ну а все-таки, — настаивала Нестерова. — У вас есть хоть какие-нибудь соображения?
Сергей понимал, что ей необходимо услышать от него какие-то слова, которые ее успокоят: дескать, ничего врачи вверенной вам поликлиники не упустили, и никакие кары небесные вам не грозят.