Заметив, как дрогнуло лицо эксперта при ее последних словах, Татьяна Геннадьевна добавила с улыбкой:
— Я ведь не первый день на свете живу, Сергей Михайлович, и очень хорошо понимаю, какие составляющие ложатся в основу любой жалобы. Так что вы мне можете пояснить?
Его массивная фигура стала, казалось, еще больше — Саблин выпрямился на стуле, и Кашириной показалось, что это движение причинило ему боль.
— На меня пишут жалобы исключительно потому, что мои экспертные заключения по детским смертям портят общегородскую статистику, — с вызовом произнес он. — Из-за моих диагнозов создается впечатление роста детской смертности от инфекций.
Каширина нахмурилась:
— Что значит — создается впечатление роста смертности от инфекций? А роста на самом деле нет? Только одно впечатление? Или что?
— Именно «или что», — резко ответил Саблин. — Уровень смертности от инфекций остается таким же, каким был и раньше. Да, высоким, но не выше, чем в предыдущие годы. Просто раньше смерти детей от инфекций камуфлировали другими диагнозами, более удобными и безопасными, поэтому статистические показатели никаких опасений и вопросов ни у кого не вызывали. А я стал мешать этой порочной практике. Потому и жалобы на меня пишут.
Она посмотрела на Саблина с интересом. Зубастый. Не трусливый. Но вести себя не умеет совершенно. И разговаривать нормально не умеет, сразу клыки обнажает и когти выпускает, в драку кидается. А ведь сперва надо всегда попытаться прояснить позиции и договориться, а уж потом за меч хвататься. Видно, не научили ребенка договариваться.
— Я вас поняла, — кивнула Каширина, сделав пометку в блокноте. — Теперь давайте вернемся к существу дела. То, что детские смерти кодировали не теми диагнозами, какими следовало бы, это не мой вопрос, это вопрос департамента здравоохранения. Меня интересуют причины высокой смертности детишек от инфекций. Я должна понимать, с чем это связано и что можно сделать для исправления ситуации. В городе рост инфекционных заболеваний? Или идет ухудшение состояния здоровья населения? Или педиатрическая служба не на высоте? И кроме того, я бы хотела все-таки разобраться со статистикой. Я готова допустить, что все именно так, как вы мне тут объяснили. Но я юрист, и мышление у меня юридическое. Знаете, что это такое?
Она любила задавать этот вопрос в ситуациях, когда требовалось дать человеку понять, что она ему не до конца верит. Получалось и не обидно, и достаточно элегантно.
— Вы хотите сказать, что ваше правовое мышление… — начал было Саблин звенящим от негодования голосом, но Татьяна Геннадьевна мягко перебила его:
— Вы меня не слышите, Сергей Михайлович?
— Я вас отлично слышу!
А вот теперь в его голосе резкость сменилась грубостью. Мальчик, совсем мальчик, невыдержанный, прямолинейный, и страшно боится, что его обидят, защищаться начинает задолго до того, как противник обозначит намерение нанести удар. Кашириной на мгновение стало жалко эксперта, но она тут же подавила в себе готовность отыграть назад. Нет уж, голубчик, ввязался в войну с системой здравоохранения — воюй, а не плачь, что тебя обидели.
— Нет, уважаемый Сергей Михайлович, вы меня не слышите. Разве я сказала хоть слово про правовое мышление? Я говорила исключительно о мышлении юридическом, а это совершенно другая вещь. Я много лет проработала следователем, и моя юридическая практика хорошо научила меня, что нельзя полагаться на мнение только одной стороны. И нельзя толковать события только в одном ключе. И нельзя искать у последствий только одну причину. Повторяю, я допускаю, что вы правы. Но я точно так же допускаю, что вы можете и ошибаться. С какой стати я должна безоглядно полагаться на то, что вы мне говорите? Убедите меня в том, что вам можно верить, тогда я вам и поверю. Не раньше.
Она с насмешливым удовольствием наблюдала за тем, как злость на лице Саблина сменилась растерянностью.
— Значит, вы мне не верите? Вы думаете, я лгу, чтобы опорочить педиатров? Зачем мне это? Для чего?
— Сергей Михайлович, вы снова меня не слышите, — вздохнула она притворно. — Что-то у вас проблемы в этой сфере… Разве я сказала, что вы лжете?
— Но вы…
Она предостерегающе вскинула голову, тряхнув светлыми кудрями, и раздельно произнесла:
— Я сказала, что вы можете ошибаться. Добросовестно заблуждаться в своих выводах относительно истинных причин смерти детей. Я прошу вас, чтобы вы доказали мне свою профессиональную состоятельность, не более того. Если ваша квалификация покажется мне достаточной для того, чтобы полностью полагаться на выставленные вами диагнозы, я вам поверю. В противном случае — извините.
Ох, едким человеком была Татьяна Геннадьевна Каширина! И следователем она в свое время оказалась хорошим, и надзирающим прокурором отличным. А все потому, что умела правильно «рулить» разговором и провоцировать собеседника на те проявления, какие ей были нужны. Просьба убедить ее в своей квалификации была одним из любимых приемов Кашириной. Невинные на первый взгляд слова приводили к тому, что человек полностью раскрывался: либо начинал оголтело хвастаться своими регалиями и достижениями, либо смущался и быстро перечислял только самое необходимое, либо проявлял находчивость и «предъявлял» характеристики достаточно неожиданные, свидетельствующие о наличии чувства юмора, либо… Одним словом, вариантов было много, но каждый из них позволял Кашириной мгновенно проникнуть в суть личности.
Саблин попался в ловушку, ничего не заметив. Он буквально расцвел от возможности перечислить собственные достоинства: у него прекрасная подготовка и достаточный опыт работы по патологической анатомии и по судебно-медицинской гистологии, кроме того, он проходил цикл тематического усовершенствования по патоморфологии инфекций, он хорошо разбирается в данном вопросе и умеет определять морфологическим путем проявления различных инфекций. Если верить Саблину, то до того, как он появился в Северогорском Бюро судебно-медицинской экспертизы, судебно-медицинская гистология оставляла, мягко говоря, желать много лучшего.
— В микроскопе мы все видим одно и то же, — с горячностью говорил он, — но одни не знают, что они там видят, а другие — знают.
Каширина сдержала усмешку на губах, но смеющиеся глаза прятать не стала. Господи, какой же он ребенок! Недолюбленный, недохваленный, недооцененный, изо всех сил пытающийся доказать, что он не зря родился на свет и достоин любви и уважения.
— То есть вы хотите сказать, что вы как раз знаете, — уточнила она серьезным голосом.
И снова Саблин ничего не заметил.
— Да, — твердо ответил он, — вот как раз я и знаю.
— Вы очень самоуверенны?
Она специально превратила утверждение в вопрос. Ей было интересно, как он ответит.
— Нет, я просто очень квалифицирован.
На этом месте Каширина уже перестала сдерживаться и рассмеялась. Ну, с ним она справится легко. Таких, с позволенья сказать, «мальчиков» с амбициями она как орешки щелкает.