Но радости не было. Не было того кайфа, который я ожидал и который успел почувствовать в тот первый раз, когда еще думал, что моя жертва наверняка умрет.
Я понял свою ошибку. Я выбрал женщину. Бабу. Телку. Какой у нее может быть богатый внутренний мир? Все бабы — дуры пустоголовые, созданные природой организмы для доставления мужчинам удовольствия и для продолжения рода. Больше они ни на что не годятся. Вот когда я вспомнил, что она маялась от скуки! Почему она не читала? Почему у нее не было с собой книги или хотя бы журнала? Ну пусть бы газету купила в киоске, вон они через каждые десять метров понатыканы, читай — не хочу. Газета стоит недорого, уж столько-то денег у нее наверняка должно было остаться. Но нет, она настолько тупа, что даже этим не могла скрасить одиночество. Да и все ее рассказы о себе только подтверждали: курица, бессмысленная и никому не интересная. Она — не личность, она не мир, огромный и неповторимый, который так сладостно разрушать. Она — просто тело.
Я допустил ошибку. Даже с бездомными собаками и кошками было интереснее. Даже тогда, когда я разрушил муравейник, удовольствие было ярче и ощутимее. Больше никогда я не буду связываться с женщинами.
Только мужчины. И только умные, неординарные, чего-то достигшие в жизни, интересные, образованные. Такие, мир которых действительно сложен и многогранен. Тот самый мир, властелином которого я буду становиться и решать его судьбу по своему разумению.
* * *
На планерке Саблин дал себе волю. Не стесняясь в выражениях, перечислил все недостатки и огрехи, которые выявил в течение первой недели пребывания в должности. Особенно возмутили его незахороненные трупы из третьей холодильной камеры. И последним, самым мелким и гадким штришком, оказались пустые бутылки из-под спиртного, стыдливо попрятанные в углы кабинетов. Он и в углы заглянул, не поленился, хотя ловил при этом удивленные и даже презрительные взгляды обитателей лабораторий и ординаторских.
— За пьянку на рабочем месте буду увольнять без разговоров, — заявил он. — За каждый недобросовестно исполненный акт — выговор. Править текст ни за кем не буду. Переделывать будете сами столько раз, сколько я скажу, но ни один документ, за который мне будет стыдно, из стен нашего Бюро не выйдет.
Он хорошо помнил, как бесконечно переделывал свою многострадальную статью для ВАКовского журнала. Ничего, не переломился. И они не переломятся.
Он готовился к планерке, потому что понимал: просто руганью и перечислением недостатков с угрозами уволить ничего не добьешься. Нужен план, нужна какая-то программа действий, нужно сформулировать задачи и распределить обязанности, чтобы каждый точно знал, что и как ему делать, чтобы через какое-то время Бюро судебно-медицинской экспертизы заработало как отлично смазанный и отлаженный механизм.
Его слушали внимательно, но никакой радости на лицах присутствующих он не видел.
И заключительный аккорд, который тоже пришел ему в голову ночью и который он решил взять громко и значительно:
— Задачи я сформулировал, ответственных за исполнение назначил. England expects that every man will do his duty. Для тех, кто не понял — переведу: «Англия ожидает от каждого, что он выполнит свою обязанность». Так сказал адмирал Горацио Нельсон двадцать первого октября тысяча восемьсот пятого года по поводу Трафальгарского сражения. А если кто снова не понял, интерпретирую: я жду от вас работы с полной отдачей. Каждый должен выполнять свои обязанности. На сегодня все. Всем спасибо, все свободны.
Ответом ему были хмурые раздраженные взгляды. На лицах экспертов читалось: «Московский пижон, выпендрежник, что он о себе возомнил?» Улыбались только Изабелла Савельевна и Таскон.
Светлана тоже присутствовала на планерке: Саблин решил ввести новый порядок, в соответствии с которым должен вестись протокол. Каждое слово следует записать, чтобы потом никто не мог отвертеться, прикрываясь тем, что «я не знал, вы не говорили». Раньше, при Двояке, этот номер легко прокатывал, потому что планерки проводились в понедельник по утрам, а утро после двух выходных дней всегда бывало для Георгия Степановича временем мутным, наполненным головной болью и тяжким похмельем, и он плохо помнил, что говорил.
Саблин вернулся в кабинет, и к нему тут же зашла Светлана.
— Вам распечатать протокол? — спросила она. — Или просто набить в компьютер и оставить?
— Распечатать. И заведите для протоколов планерок отдельную папку. На каждом протоколе должна быть графа «Ознакомлен» и список руководителей подразделений. Пусть каждый распишется. Особенно тот, кто по тем или иным причинам на планерке не был.
— А слова на английском? Их тоже печатать? Или не надо?
— Надо все. Дословно.
— Тогда вам придется мне их написать. Я английского не знаю, в школе немецкий учила.
Сергей молча кивнул, вырвал листок из блокнота и стал записывать. Светлана терпеливо стояла рядом и ждала.
— Сергей Михайлович, — сказала она, когда он протянул ей листок, — а без этого никак нельзя обойтись?
— Без чего — без этого?
— Без английских цитат. Все знают, что вы без конца цитируете то Шекспира, то еще кого-то, хвастаетесь знаниями. Людям это неприятно.
— Я не хвастаюсь, я просто разговариваю с людьми так, как привык, — равнодушно ответил он.
— Но людям это неприятно! Вы постоянно подчеркиваете, что знаете больше. Они злятся на вас и говорят за вашей спиной всякие гадости. Неужели вам все равно?
— Абсолютно все равно, — сказал Саблин совершенно искренне. — Я не обязан всем нравиться. Я обязан руководить Бюро и делать все для того, чтобы наша работа выполнялась бесперебойно и с должным качеством. Это все. Больше я никому ничего не обязан. Кому не нравится — могут считать себя свободными.
Светлана печально вздохнула и отправилась за свой стол печатать протокол.
А Саблин положил перед собой список, составленный дядей Федором. Конечно, это было сделано далеко не в те сроки, которые он обозначил старшему санитару, но все-таки было сделано.
Список содержал 64 пункта. Большинство хранившихся в третьей камере умерли в минувшем и в прошлом году, но были и такие, кто умер в середине 90-х годов прошлого века, тут дядя Федор не преувеличил. Несколько часов ушло на то, чтобы сверить список с записями в журналах регистрации трупов за прошедшие годы, и в итоге картина стала более четкой. Основную массу печальных обитателей третьей холодильной камеры составляли лица неопознанные, чья личность по разным причинам не была установлена до сих пор. Следующей по численности группой были люди, чья личность установлена предположительно: доставили умершего, вместе с ним приехали его собутыльники или случайные знакомые, которые знают только имя, иногда — фамилию и примерный возраст. А документов нет.
Но были и те, чье имя и возраст отлично известны и записаны в журнал, и для Сергея оставалось непонятным, как же так вышло, что их никто до сих пор не похоронил.