Он вздохнул и пошевельнулся, поудобнее устраиваясь на больничной кровати. Ксения пришла к нему на помощь и поправила подушки.
– Спасибо, мадемуазель… Тут до вас приходили полицейские, спрашивали, могу ли я опознать того типа. Я им честно сказал: что не берусь. Он в обычной жизни гладенький да сытенький… даже и не подумаешь, что он способен на такое…
– Скажите, вы много помните о своем пребывании в замке Поршер? – спросила Ксения.
– Да ничего особенного там не было, – признался Жак. – Эриа все время курил втихаря, а сам сигаретами не делился. Клеман надоел хуже горькой редьки со своим нытьем, как он не хочет обратно на войну. Еще он говорил о своей мачехе и отце, который его обманул… все время одними и теми же словами, так что можно было помереть с тоски. Вообще скучно там было, да оно и понятно, потому что хозяйка не жаждала нас там видеть. Мы ей были нужны только для компании к Лорану.
– В каком смысле?
– Я же говорю – ей только Лоран Тервиль нужен был, остальные не в счет. Но тогда не стали бы из госпиталя передавать одного раненого, только несколько человек. Ну, так и получилось, что нас определили в замок вместе с Лораном. А потом он умер.
– Зачем ей понадобился Лоран Тервиль?
– Чтобы похвастаться перед ним. На второй день, как нас перевели в замок, Эриа и Клеман отправились в сад подышать свежим воздухом…
– Говорят, что раненым не разрешали покидать флигель. Разве нет?
– Это нам потом запретили высовываться за порог, а вначале все было отлично. Словом, доктор куда-то отлучился, Эриа и Клеман ушли, и в комнате остались только Лоран и я. На меня, само собой, никто внимания не обращал, что уж там – я же был не человек тогда, а полчеловека…
– Не стоит так говорить, месье Бросс.
– Ну, если вы настаиваете… Рассказывать вам, что дальше было?
– Разумеется.
– Лоран читал газету, лежа в постели. Я стал засыпать, и тут в нос мне шибануло какими-то сильными духами. Смотрю, хозяйка, вся расфуфыренная, стоит в дверях и смотрит на Лорана. Я сразу же понял, что она явилась неспроста… Лоран вообще был веселый малый, душа компании, всех нас подбадривал… отличный мужик, словом. Но он опустил газету и этак нехорошо взглянул на хозяйку, что я сразу же понял – быть ссоре. И точно, они почти сразу же начали ругаться.
– То есть Лили раньше знала Лорана?
– Я так понял, они жили вместе, и он ее бросил. Потому что она сказала ему что-то вроде – видишь, Лоран, я добилась всего, чего хотела, а ты остался там же, где и был, еще и на войне тебя ранило. И давай показывать ему свои украшения, браслеты, кольца и прочее и говорить, что сколько стоит. На ней одни туфли, мол, дороже, чем все его имущество. Лоран насупился и молчал. Ее это только раззадорило, и она стала ему всякие обидные вещи говорить… Тут его, видно, проняло, потому что он огрызнулся. Сказал, ты мне и раньше была не нужна и сейчас тем более, со всеми своими цацками… И хоть ты озолотись с головы до ног, но плевать я на тебя хотел. А теперь убирайся, я хочу газету дочитать, а ты мне мешаешь. Она выхватила у него газету и сказала, что он испортил ей жизнь и она этого так не оставит. Тут он обругал ее последними словами, но по части брани она ему не уступала… В конце концов она сказала, что он мерзавец, и все остальные тоже, и никто никогда ее не любил, ни капельки. Но теперь у нее есть все, о чем она мечтала, и отныне она будет делать только то, что захочет. Она даст Сильви столько денег, что той придется вернуть то, что она у нее отняла. Отняла у Лили, я имею в виду…
– Я поняла. Она сказала, что это за Сильви?
– Не знаю, но Лоран, по-моему, все понял и ответил – никто у тебя ничего не отнимал и обозвал ее… ну… нехорошими словами. Она швырнула ему газету, расхохоталась в лицо и ушла. Потом пришел шофер Лили и стал болтать с Лораном. Кажется, они тоже были знакомы, и давно… Шофер сказал, что это бесполезно, и Сильви твердо решила ничего Лили не отдавать. Уж он-то хорошо ее знает… Лоран снова стал честить Лили последними словами и разволновался так, что у него кровь из носа пошла. Через несколько дней он умер.
– Как Лили на это отреагировала?
– Я не знаю. По-моему, они там веселились вовсю, готовились к Рождеству… Доктор потом недоумевал, что с ним произошло… Вроде все было хорошо, он шел на поправку. Но я помню, раньше доктор говорил, что Лорану нельзя волноваться, мало ли что может случиться…
Вернувшись домой, Ксения первым делом рассказала матери то, что ей удалось узнать от Жака Бросса.
– Именно после ссоры Лили и Лорана раненым запретили выходить в сад и вообще показываться на глаза хозяйке и ее гостям.
– Интересно, – сказала Амалия. – Получается, благотворительный порыв Лили имел вполне определенную цель… Впрочем, к нашему делу это вряд ли относится. Так, несколько штрихов к портрету.
Вечером к Амалии заглянул Анри Лемье.
– Дело продвигается, госпожа баронесса, – объявил он, блестя глазами. – Прежде всего, отпечатки пальцев на помаде принадлежат Эрнесту Ансельму и его матери…
– Позаимствовал помаду у нее? Впрочем, это напрашивалось само собой…
– Конечно, адвокат говорит, что кто-то украл помаду мадам Лами, которую ее сын брал в руки, и потерял на этой улице. Вы уже знаете, что они наняли лучшего адвоката, мэтра Дюфайеля?
– О-о, – протянула Амалия. – И он, конечно, попытается доказать, что у Ансельма было алиби на время убийств Рошаров и Лами.
– Разумеется, это его обычная тактика. Только вот алиби у Ансельма нет. И в камине у него дома мы нашли обгоревшие клочки плаща, предположительно того, в котором он был, когда пошел убивать Жака Бросса.
– Так…
– Кроме того, на плече у Ансельма имеется свежая царапина, похожая на след от пули. Ваша дочь промахнулась, но все-таки задела его…
– Дюфайель, конечно, скажет, что обвиняемый сам себя поцарапал. Это дело обвинения – доказать, что он был ранен, и поэтому пришлось уничтожить плащ… Вы нашли пишущую машинку? Ту самую, на которой он печатал письма?
– Вот с машинкой проблема, сударыня, – посерьезнев, признался Анри. – Дома есть одна пишущая машинка, но шрифт на ней совершенно не совпадает с тем, которым были напечатаны письма.
– Полагаю, он все же был настолько предусмотрителен, чтобы печатать письма не дома, – усмехнулась Амалия. – Продолжайте искать, инспектор. Если вы найдете машинку, то считайте, что мэтру Дюфайелю и его подопечному конец.
– Но машинки нет, сударыня. – Анри замялся. – И я не могу скрыть от вас, что все, кого мы опросили, в один голос говорят, что Эрнест Ансельм вообще не умел печатать. При его образе жизни это было ни к чему.
– Значит, он нанял кого-то или попросил напечатать эти письма, якобы для розыгрыша, – парировала Амалия. – Так или иначе, он нашел способ. Осталось только понять – какой. Может быть, ему помогала мать?